«Я буду помнить это...»

— Цветков! К доктору!     
Больной выходит в коридор и идет, любуясь натертым до блеска полом. Его провожает санитар.
—       Вам сюда,— говорит он вежливо и открывает дверь.

В большой и светлой комнате за несколькими столами сидели женщины в белых халатах. Они что-то писали.
—       Александр Николаевич, подойдите сюда. Садитесь. Вот стул.

Больной нахмурился, но подошел и сел. Краем глаза он заметил, что врачи перестали писать и наблюдают за ним: неизвестно еще, как поведет себя больной, тем более что еще утром он был очень возбужден.

Врач, обратившийся к Цветкову, осторожно начал разговор:
—       Меня тоже зовут Александр, только не Николаевич, а Филиппович. Мы с вами тезки. Вы, пожалуйста, запомните мое имя, так как я ваш лечащий врач, и если вам что-нибудь будет нужно...
—       А я не больной, к вашему сведению,— перебил его Цветков.— Кому нужно лечиться, того и лечите. И не притворяйтесь добреньким!..

Больной явно «накалялся», но врач оставался спокойным. Порылся в столе, заглянул в тумбочку, потом похлопал себя по карману.
—       Никак не пойму, куда я мог деть спички? — и недоуменно пожал плечами: — Может быть, я их оставил в столовой или внизу, в канцелярии? Придется побеспокоить...

Он нажал кнопку на стене, в коридоре раздался звонок, и в комнату почти тотчас вошел санитар.
—       Дайте мне спички, пожалуйста,— сказал ему врач.— Извините, Александр Николаевич. Сейчас мы продолжим разговор. Знаете, есть такая шутка у французов: курящего можно узнать хотя бы по тому, что у него никогда не бывает... спичек! — Закурив, он продолжал:— Мне многие говорят: как же, мол, так — вы врач, а сами курите. И мама мне всегда твердила: «Тебя больные не будут уважать...»

Цветков молчал. Он догадывался, что дело не в спичках. Просто врач таким не совсем обычным способом вызвал санитара, и тот теперь стоит рядом.
—       Скажите, а как ваша выносливость на спиртное?— И врач уточнил: — Много могли выпить за один раз?
—       Когда как, но я не злоупотреблял. Работы было много.

Александр Филиппович удовлетворенно кивнул.
—       Я потому спросил, что многие вообще спиртного не выносят. Я, вот, сам, например, если выпью рюмку-другую, то назавтра совершенно нетрудоспособен: головная боль... тошнота,..

Цветков удивленно взглянул на врача: чего это он разоткровенничался? А может, и правда, плохо переносит? Бывают ведь слабые организмы...

И ему захотелось похвастать своей выносливостью.
—       Вообще-то выпить я умею и на водку крепок. Чтобы опьянеть, мне надо по меньшей мере две бутылки. Коньяк же действует на меня еще слабее, но его я пью, как правило, уже тогда, когда на водку смотреть не могу...
—       А бывало и так? — улыбнулся Александр Филиппович.

Чтобы не ударить лицом в грязь, Цветков решил быть откровенным:
—       Бывало. Когда праздник затягивался дня на три, на четыре.
—       Говорят, что подобные «праздники» не безвредны для здоровья...
—       Чепуха. Выдумка слабеньких людишек. Вряд ли кто-нибудь пил больше меня, а я, как видите, здоров и силен и не пойму, зачем меня сюда привезли.

Вдруг тревожно заныло сердце. Цветков поморщился. Вот дьявольщина! А ведь когда-то сердце выдерживало по шесть раундов на тренировках! Сходил с ринга даже не запыхавшись. Галка, с которой они тогда только познакомились, говорила, что он настоящий боксер, такой, про которых снимают фильму...

Словно угадывая ход его мыслей, Александр Филиппович спросил:
—       Женаты?
—       И да и нет.
—       ?!
Конечно, разве может доктор представить себе то фантастическое сплетение обстоятельств, которое ему, Цветкову, пришлось пережить за последнее время! Может, все же попытаться объяснить?
Он придвинулся к врачу ближе и зашептал:
—       Я расскажу вам все... только вы внимательно слушайте... может быть, завтра я уже буду лишен возможности говорить... Помогите мне!..

Александр Филиппович вышел из-за стола, поставил свой стул рядом, сел и протянул папироску. Он сразу стал больному как-то ближе внутренне. Не из-за папироски, конечно, нет... Вот его рука лежит на плече — рука друга. Ее прикосновение успокаивает Цветкова, и он пытается вспомнить, как же все началось... как началось...

Преуспевающий, способный в работе, Александр Цветков стал пить лет пять назад. Пил помногу, но до поры до времени ничего особенного не замечал, только чувствовал непонятную тревогу. Да еще стало часто болеть сердце. Так оно болит тогда, когда чувствует что-то недоброе. И тревога... тревога... тревога...

Это было в сентябре. Он шел с работы, и руки у него дрожали от безотчетного страха. Он всматривался в лица прохожих и видел, что все они подозрительно поглядывают на него. Тоскливое предчувствие чего-то ужасного не оставило его и дома. Словно невзначай, Цветков спросил жену:
—       Галочка, ты где сегодня была в два часа дня?
Он знал, что в это время в школе у нее «окно» между первой и второй сменами. Школа была совсем рядом, и обычно жена приходила домой и успевала сделать что-нибудь по хозяйству.

Вопрос он задал жене неспроста: в последние дни она как-то изменилась. Вот и сейчас ответила странно, с невеселой улыбкой:
—       Сдавала бутылки.
—       Много?
—       Осталось больше.

Действительно, в углу все было заставлено «разнокалиберными» бутылками из-под водки и коньяка. За тахту свет почти не проникал, и в полумраке Цветкову вдруг показалось, что там — маленький сетчатый кружочек, похожий на микрофон. Мелькнула мысль подойти поближе и наклониться, чтобы рассмотреть этот предмет как следует, но что-то удержало его на месте. Что это было за чувство? Страх слабого перед надвигающейся опасностью? Нежелание убедиться в том ужасном и непоправимом, что безотчетно хочется отодвинуть еще хоть на один день?
Обедая, он несколько раз пристально посмотрел на жену. Она стояла у окна, зябко кутаясь в серый пуховый платок. «Стыдно в глаза смотреть!» — прозвучало у Цветкова в голове до того отчетливо и неожиданно, что он даже вздрогнул. Кто это сказал? Или он сам подумал вслух? И в тот же миг вдруг с потрясающей ясностью понял, что его жена — вовсе не его же-н а. Он видел тонкую руку, поднявшуюся к лицу, чтобы откинуть волосы, но это была не ее рука. Вот Галина повернулась к нему вполоборота — изгиб ее тела был чужим, незнакомым, враждебным... Он это ощущал совершенно определенно. Он мог бы поклясться всем, чем угодно, что это чужой человек! Но зачем этот человек здесь, в его комнате? С какой целью?
Александр Николаевич отодвинул тарелку с супом и как можно мягче сказал:
—       Подойди ко мне, пожалуйста.

Она подошла и села напротив. Глаза у нее были необычайно большими и круглыми, на нижних веках дрожали узкие серпики набежавших слез. Она приложила конец платка к одному глазу, потом к другому — серпики исчезли, но через минуту они уже снова поблескивали...

Цветков вглядывался в знакомое до мельчайших подробностей лицо и все больше убеждался, что оно чужое. Он это чувствовал, он это знал теперь твердо и поэтому перешел на «вы».
—       Давайте объяснимся,— прохрипел он.— Нам необходимо объясниться! Меня начинают тяготить все эти фокусы!
—       Родной мой,— плача зашептала она,— я давно хотела с тобой поговорить... Ты какой-то стал странный, чужой... Ты не спишь уже третью ночь, не смыкаешь глаз ни на минуту! Любимый мой... Я боюсь за тебя, мне страшно!..

Она метнулась к Александру и, обхватив руками его колени, снова заговорила:
—       Ты сердит на кого-то? Что-нибудь случилось? Но при чем тут я?! Родной, любимый Сашка... Тебя словно подменили...

В ярости Цветков вскочил и, опрокинув стул, выбежал на лестницу.

Очутившись на улице, он быстро зашагал прочь. Было безлюдно и тихо, но он чувствовал, как вокруг сжимается невидимое кольцо...

Проходя по скверу, он услышал, как совсем рядом, за кустами, вполголоса переговаривались двое:
—       Он идет, надо его хватать,— говорил мужчина.

Женский голос отвечал:
—       Подождем. Сейчас нам могут помешать...

Цветков пошел быстрее, но голоса не отставали.

Страницы: 1 2 3 4 5 6