Больной мечется, покрытый потом.
Пить!.. Какое это привычное и понятное слово — пить. Но сейчас оно приобретает особый смысл. Пить — это не только глотать холодную, вкусную воду. Нет, это не только вода, это еще свежесть и прохлада для всего тела...
Он пытается поднять руку — она не двигается, попросить воды — язык не слушается. Но вот, наконец, с нечеловеческим усилием Цветков медленно-медленно поднимает голову; поднимается и верхняя половина тела, потом ноги, и он с удивлением замечает, что повис в воздухе! Начинает двигать ногами,— ведь чтобы передвигаться, надо шагать, и он шагает прямо по воздуху, а под ним, где-то далеко внизу, дорога. Он слышит, как гулко и отчаянно колотится в груди сердце — этот дергающийся комочек. Оно тоже участвует в передвижении — своими толчками дает ускорение. Цветков чувствует, что двигается вперед все быстрее и быстрее, воздух стремительно обтекает его и, завихряясь, щекочет спину. А внизу серой змейкой вьется дорога. Как она далеко! Но он узнаёт ее. Он шел по этой дороге когда-то в детстве, а может быть, вот так же летел над ней — высоко-высоко! Ну конечно же, все это с ним уже было — и полет, и ветер, и дорога...
Слева появляются расплывчатые контуры елей, в нос ударяет смолистый запах хвойного леса.
Александру кажется, что несколько дней он ничего не ел. Он пытается представить себе состояние сытости и не может. Хорошо бы свернуть с дороги в лес: там можно найти ягоды или какую-нибудь съедобную траву...
В желудке творится что-то невообразимое. Как мучительны его голодные судороги! Они совершенно невыносимы. Но будет же и он когда-нибудь есть! Хлеб, молоко, мясо!.. Будет есть жадно, торопливо глотая куски...
Цветков задвигал челюстями и почувствовал боль во рту — прикусил язык.
...Этот путь бесконечен. Цветков уже давно идет по дороге, полет прекратился, но ощущение земли не изменило какого-то необычного положения тела в пространстве... Нет, он не идет, он перекатывается колесом, поворачиваясь вокруг невидимой оси, проходящей через середину тела. Он — колесо! Колесо его жизни — это он и есть!
Дорога вся изрыта ухабами, по бокам огромные валуны, покрытые плесенью, от них пахнет тайгой и сыростью. Иногда Александр чувствует, что он словно отделяется от колеса и наблюдает за всем со стороны. Но все равно он связан с ним, и каждый поворот колеса приближает его к чему-то страшному, неизбежному, гибельному...
Чувство голода притупилось, уступив место смертельному ужасу перед неизвестной катастрофой, которая ждет там, дальше... Цветков хочет остановить свое движение— движение колеса, но это не в его силах. Он вертится и двигается все быстрее, все дальше, пока дорога не упирается в громадную серую тень, закрывшую полнеба. Но что это? Тень контрастно проявляется! Он отчетливо видит человеческое лицо — огромное, безобразное. Вот две пустые глазницы, низкий, сдавленный лоб... Огромный нос с расширенными ноздрями повис над самой дорогой — его дорогой!
Все быстрее и быстрее катится колесо вперед. Но вот уже и впереди ничего нет — темнота, леденящая душу темнота!..
Больной извивается в агонии, но не может вырваться из колеса... Гулкое эхо далеко разносит вопль.
— А-а-о-а!.. О-о-а-о!
Все рушится, все грохочет, все гибнет. Громом наполняются небо и земля, и весь мир эхом вторит больному:
— О-а-а-о!..
Потом он перестает себя чувствовать. Кругом темнота и небытие...
Сколько времени проходит, прежде чем он снова начинает жить? Это неизвестно. В голове еще звучит дикий крик, когда боль в руке возвращает Цветкова к жизни. Последние дни он начинает осознавать себя только после этой боли. Открывает глаза и видит, что в руку шприцем вводят прозрачную жидкость. Он начинает понимать, что находится в больнице, что происходит что-то нехорошее.
— Воюете, чемпион? — шутливо спрашивает доктор.
Возле кровати стоят четверо рослых санитаров. Больного приходилось держать, и это было трудно.
С каждой минутой в голове становится яснее. Цветков с удовольствием потягивается, Ноги и руки немного затекли от долгого лежания, и приятно думать, что вот сейчас он встанет и пойдет принимать ванну.
Александр Филиппович все еще стоит рядом.
— Как дела? — приветливо улыбается он.
— Было плохо,— отвечает Цветков,— теперь хорошо.
После ванны он почувствовал себя совсем бодрым. Проходя по коридору, глянул в окно. Зима... Ветер взвихривает снег. За спиной переговариваются санитарки:
— Все замело,— сказала одна.
— Хоть бы прогулку сегодня отменили,— пожелала другая.
Все в больнице притихло, словно зима принесла с собой холодное, дремотное равнодушие.
Болезнь трудно покидала Цветкова, мучая время от времени кошмарами, но по ночам он чувствовал себя спокойно. Непонятные ощущения, которые он приписывал чьему-то воздействию, исчезли.
Он стал много размышлять. Было о чем подумать. Пытался восстановить в памяти все, что произошло с ним перед поступлением в больницу.
Что же тогда случилось?
...Он метался несколько дней, как в угаре. Казалось, что его кто-то ловит, кто-то подстерегает на каждом шагу. Слышались таинственные голоса, непонятные токи бродили по всему телу. И страх, страх... Александра охватывал необъяснимый, глупый страх за свою жизнь. Животный страх! Но если разобраться здраво, то кому был нужен обалдевший от водки человек?
А потом та страшная ночь... Разгром в комнате, который он учинил, спасаясь от мнимых врагов, и... на полу кровь, много крови!..
Во время обхода доктор сказал:
— Мозг не может работать правильно, если каждый день его отравлять спиртом...
Цветков ему неуверенно возразил:
— Я всегда хорошо переносил водку, меня даже никогда не тошнило потом...
— Тошнота и рвота — это защита организма,— ответил Александр Филиппович, — у вас ее не было. Вы и не подозревали, какую титаническую борьбу ведет ваш организм, пытаясь противостоять систематическому отравлению. Но ведь человек не железный. И самое хрупкое и уязвимое в нем — это нервная система и ее вершина— головной мозг. И вот появляется неясная тревога— первый сигнал бедствия. Отравленные нервы шлют в мозг ложные сигналы — появляются обманные ощущения. А мозг отравлен тоже, и он не в силах разобраться, что есть, а чего нет. Он работает искаженно, как и любой больной орган. Появляются нелепые догадки, превращающиеся в бредовые построения.
— Поэтому мне казалось, что меня убьют?
— Да.
— А кошмары? А чье-то воздействие?
— Первопричина все та же — алкоголь.
...Тяжело и медленно приходит утро. Сестра сделала укол.
— Сегодня последний! — радостно сообщила она.— Останутся только таблетки! — и завозилась со своим аппаратиком, которым измеряет кровяное давление. Цветков чувствовал, как надувается обернутая вокруг руки лента, а мысли опять возвращались к той ночи — он катился куда-то колесом. Опять нескончаемая дорога, и темно вокруг. На иссиня-черном небе застыла луна... Он пытается свернуть налево — и натыкается на кладбище. Тяжелые готические кресты теснятся у самого края дороги. Холодным, мрачным блеском встречают его их каменные грани, в глубине могил раздается сухое электрическое потрескивание. Вот упал один крест, другой, и в тот же миг из земли поднимается гигантская черная рука...
Больной покрывается холодным потом, судорожно хватает ртом воздух и кричит, дико и отчаянно кричит.
Страницы: 1 2 3 4 5 6