... Уже две недели Цветков на другом отделении. И врач у него другой — маленькая седая женщина, которую зовут Антониной Герасимовной. Она очень простая, задушевная. Они почти ежедневно подолгу разговаривают о разном.
Жизнь на этом отделении течет спокойно — неслышно ни криков, ни ругательств, ни стука в стену. Это тихое отделение. Здесь есть музыкальная комната, комната настольных игр, читальня и даже — к удовольствию всех некурящих — изолированный курительный зал. Время разграничено четким графиком.
Первые дни Цветкова часто навещал хирург — молодой, спортивного вида черноглазый доктор. Он осторожно щупал шею и шутливо подбадривал: «Ничего, ничего... Хрящик заживает. Но в дальнейшем судьбу не искушайте. Так, знаете ли, недолго и*голоса лишиться. А ведь у вас чудесный баритон!»
Цветков грустно улыбался. «Обещаю вам, доктор... Мой баритон будет достоянием общества, и я не посягну больше на свое горло...»
Когда-то Саша любил петь. Знакомые говорили, что слушать его можно. И Галка говорила... Несчастная Галка! Она была необыкновенной...
Однажды они ехали на юг, и она отстала от поезда, а когда Цветков выпрыгнул из вагона, чтоб не оставлять ее одну на глухом полустанке, она призналась, что сделала это нарочно: «Я хотела узнать, как ты поступишь... Теперь я счастлива!»
Сначала Александр рассердился — все-таки ехали компанией, в вагоне-ресторане был заказан столик, и из-за ее глупой выходки получилось все не очень-то красиво.
Но разве можно было на нее сердиться долго!..
Мечтала Галка всегда немного по-детски. Например, о паруснике, который поплывет далеко-далеко, и она будет лежать лицом вверх и смотреть на звезды, а он станет петь ей ласковые песни, «Только обязательно ласковые, понимаешь?» — говорила она и хитро щурилась...
— На прогулку, пожалуйста! — голос санитара возвращает Цветкова к действительности.
Больные выходят в садик, отгороженный низкой оградкой от остального двора.
Какой хороший день! Небо — синее-синее!..
Цветков бредет по аллейке, посыпанной желтым песком. И опять воспоминания окружают его...
...В ту весну было мало солнечных дней, но однажды утром они с Галкой увидели в окне чистое синее небо. Вот такое же, как сейчас.
— Поедем за город, Саша,— сказала она.
Потом, смеясь и радуясь хорошей погоде, они спешили на вокзал. Галка была хороша, и все смотрели на нее. И на Александра тоже смотрели. Она была совсем еще девчонкой, и, наверное, люди думали, что они брат и сестра, а не муж и жена.
— Когда мы состаримся, мы все равно в хорошую погоду будем выезжать за город, правда? — говорила она.
И вот ее нет... Нет больше ничего в жизни. Впереди — пустота и горькое одиночество. Сам лишил себя всего, что составляло жизнь, чему радовалась душа…
Однажды Галка сказала:
— Вот, говорят: «жить душа в душу». В этом есть глубокий смысл, правда? Я, например, чувствую, когда ты ждешь меня, и тогда мне радостно и легко работать.
Но я чувствую и когда ты придешь пьяный. Тогда мне тяжело и горько... Ведь это и есть — жить душа в душу? Значит, у тебя есть душа, и у меня есть душа, и они переговариваются друг с другом, да?
Милая, нежная девочка, жена.
Время прогулки близится к концу. Сейчас надо будет подниматься на второй этаж, да не слишком пыхтеть при этом, а то ведь могут отложить выписку...
Как длинна все-таки эта лестница! Холодные, истертые каменные ступени.., А что же впереди? Впереди вот так же, как на этой лестнице — холодно, мрачно, безотрадно... «Человек живет только раз...» Мудрые слова. Но понять их правильный, истинный смысл — ох как трудно! Трудней, чем с испорченным сердцем взобраться на второй этаж...
Открылась дверь. Сейчас отдых. Потом обед. Потом еще дни, месяцы, годы... Годы! А впереди — темно. И нет никого...
Цветков сидит на своей кровати и плачет. Впервые за много-много дней он оплакивает свою жену, себя, свою искореженную, страшную жизнь.
Скоро выпишут. Он ждет этого дня шесть лет... В последний раз его представлял на комиссию Александр Филиппович. Это было зимой, в разгар болезни. Тогда все окружающие казались врагами, виновниками мучений. Цветков был груб, цинично бранился, даже хотел ударить державшего за руку врача, и его очень скоро увели в палату. Он запомнил только лицо одного старенького человека, с длинными белыми волосами, падавшими почти до самых плеч.
Теперь белый старичок снова был в комиссии, он приветствовал Цветкова как старого знакомого.
На этот раз беседа затянулась. Цветков рассказывал о своих переживаниях и о том, как постепенно, день за днем, возвращался к нему рассудок. Ему объяснили, что за последний год он перенес две болезни. Одну — самую страшную, вызванную систематическим злоупотреблением спиртными напитками и перешедшую в тяжелую, хроническую форму алкоголизма — от нее спасли благодаря новейшим, только что открытым наукой средствам. И другую, которая возникла как раз тогда, когда его сестра начала уже настаивать на досрочной выписке. Это было то время оцепенения и душевной пустоты, когда Цветков решился на самоубийство...
Беловолосый старичок — один из известных в стране профессоров-психиатров — грустно заметил:
— Мы сделали для вас все, чем располагает современная медицина. То, как вы сможете дальше устроить свою жизнь, будет зависеть уже от вас самих...
Очевидно, он относился настороженно к вопросу о выписке. Тем не менее Цветкову объявили, что комиссия считает его выздоровевшим и пошлет соответствующий медицинский документ в суд, который должен дать разрешение на его выход из больницы. Цветков поблагодарил и вышел из кабинета.
Перед самой выпиской произошла встреча, которая взволновала Цветкова.
В десятом часу утра в палату привели новенького.
— Ваш знакомый,— посмеиваясь объявила сестра.— От Александра Филипповича...
Цветков взглянул и чуть не вскрикнул: Иосиф! Ну, конечно, это он, давний сосед по палате. Его лицо, маленький остренький носик и пушистые брови. Но как поправился, растолстел! Теперь он смотрел весело и живо. Глаза — черные, с искорками смеха. Вот так Иосиф!
— Тогда меня вылечили. Электричеством лечили,— объяснил он, смешно шлепая губами.— Мне все казалось, что меня нет, что я уже умер и очень, очень перед всеми виноват...
На нем был чистенький халат. Он деловито извлек из кармана свернутую газету, расческу, зубную щетку, несколько писем и положил все это на тумбочку. Потом посмотрел на Цветкова и проговорил:
— А я вас помню. Я все помню, я ведь все слышал, только не мог ни говорить, ни двигаться, потому что мне казалось, что меня нет. А помню все...
В том, что он все помнил, можно было усомниться. Иосиф путал числа, не сразу сказал, в каком году его привезли в больницу и какой сейчас месяц, он вставал в тупик каждый раз, когда его начинали спрашивать о прежней жизни.
— Слесарь я... На каком заводе? Да уж не помню, давно это было... Жена? Есть, кажется. Ну да! Конечно есть! Вот и посылку получил от нее вчера. Нет, не вчера, сегодня...— и все это равнодушно, монотонно, с трудом подбирая слова.
Днем его приглашали работать в мастерские. Он послушно уходил, но, видимо, работать ему еще было трудно, так как вскоре его перестали беспокоить.
— Забыл все,— спокойно пояснил однажды Иосиф.— Давно уже не брал в руки инструмент.
— А дети-то есть? — спросил его Цветков.
— Есть. Вот и фотографию прислали.
С пожелтевшего квадратика плотной бумаги глядели два мальчика в коротких штанишках и в одинаковых курточках с белыми воротничками. Рядом сидела статная женщина с большими натруженными руками, с печальным усталым лицом.
— Это жена?
— Жена...
— А где она сейчас?
— Где? — Иосиф задумчиво пожевал губами и ответил:— А там! — он махнул рукой в сторону окна и убрал фотографию в тумбочку.
«Разрушенный дом,— подумал Цветков.— Жил человек, работал, любил своих детишек, и вот теперь — опустошенный страшной болезнью, чудом вырванный из окаменелого состояния, но так и оставшийся с мертвой душой. Что с ним было? Что за болезнь?»
Он спросил у Антонины Герасимовны:
— Что с ним?
— Старческий психоз.
— Но он же еще не стар! — удивился Цветков.
— Были дополнительные условия...
«Дополнительные условия!..» Как, однако, человек
слеп! Он думает, что всегда будет молод и здоров, что всегда может со смехом сказать:
— Подумаешь, рюмка водки да папироса!..
И снова мысли обратились к собственной жизни. Пусть поздно, но Александр Цветков нашел в себе что-то очень важное. Поздно? Нет, не поздно! Его ждет работа, и он теперь знает, как надо жить! Работоспособность можно восстановить!..
Антонина Герасимовна сказала:
— У вас, Цветков, было замечательное сердце. Но теперь часть сердечной мышцы переродилась в жировую ткань.
— Но ведь можно же укрепить, натренировать сердце? — спросил он с надеждой.
— Это будет зависеть от вас.
Больше ничего не нужно. В тот же день он подал библиотекарю длинный список.
— Если можно, хоть частями, по нескольку книг...— и добавил: — Я скоро выписываюсь...
За окном светлая летняя ночь. Тепло и ласково дышит она. Цветкову не спится, но это — хорошая бессонница, Голова его ясна. Даже бессонница иногда может быть хорошей.
Приходит дежурный врач.
— Почему не спите, больной?
— Потому что я уже не больной, дорогой Александр Филиппович!..
Ну да, это он. Цветков говорит ему о своей выписке, о том важном, что в себе отыскал, говорит сбивчиво, наверное, непонятно. Но Александр Филиппович смотрит на него весело. Он уже не сердится, что больной нарушил режим. Он понимает Цветкова.
«Прощайте, милый доктор! Вы были моим другом в самые тяжелые минуты моей жизни. Я буду помнить это...» — с благодарностью и совсем не сентиментально подумал Цветков.
Страницы: 1 2 3 4 5 6