Ни я, ни мои коллеги не знаем, к чему приведут многие наши исследования... Знаем только... что накопление и совершенствование общечеловеческих знаний рано или позже находит выход в практику и оборачивается несомненной пользой для человека, для нашей Родины.
Герой Социалистического Труда академик Е. М. Крепс
На протяжении всей своей многовековой истории человечество пыталось заглянуть за горизонт, разгадать в туманной дымке свой завтрашний день. Сегодня мы твердо знаем: не менее важно проникнуть и за другую черту — изначальную, чтобы изучить, познать те сложнейшие процессы, которые сопутствуют зарождению
и развитию новой жизни. В слабых, едва мерцающих лучах занимающейся зари ученый сможет найти объяснения едва ли не самым сокровенным тайнам природы: увидеть истоки силы, ума, красоты человека, очаги будущих его болезней, главнейшие пружины долголетия.
Но извечные секреты зачатия и начала развития тысячелетиями охраняло от пытливых взоров непроницаемое материнское лоно. Ищущий ум ученого смог уже преодолеть космические дали, заглянуть в глубь Земли, проникнуть под тяжелые толщи холодных вод Мирового океана, разведать, что делается в мире невидимого, но все еще продолжал робко топтаться на пороге величайшего из таинств — рождения себе подобных. Действительно, странен, непоследователен календарь познания: в дни, когда специалисты буднично изучали снимки невидимой стороны земного спутника, исследовали новые данные о туманностях Марса, сортировали образцы лунного грунта, собранного руками космонавтов и совком автоматического лунохода,— в те самые дни в Монако только еще собирались на свой коллоквиум две тысячи врачей Европы и Африки, чтобы попытаться сообща нарисовать портрет малюсенького «космонавта» — беззащитного, неоформившегося комочка жизни, плавающего не где-то в черных бездонных высотах, а всего лишь в околоплодных водах утробы беременной женщины. По словам парижского еженедельника, человеческий эмбрион больше не был для этих людей неким таинственным пришельцем, хрупким недотрогой, биение сердца которого врачи осмеливались выслушивать лишь краешком стетоскопа, приложенным к животу матери. К тому времени медики осмелились уже на многое — научились брать пробы околоплодных вод, исследовать при помощи электродов деятельность сердца, а используя ультразвуковые генераторы — делать послойные снимки черепа плода. Направляя в глубь тела электрические импульсы, они измеряли степень сокращения мышц, брали образцы для анализа, и если надо — могли даже сделать внутриутробное переливание крови.
Но все это потом, уже в процессе развития. Однако с чего оно начиналось, когда возникла первая искорка, из которой потом разгорается стойкий костер жизни?
Вот встретились и слились воедино две клетки — отца и матери. На первых порах, отметили участники коллоквиума, это крохотная капелька всего в две десятые миллиметра. Куда как мал «золотник», а уже не прост, уже имеет некий организующий центр — далекий, черновой набросок мозга. К восемнадцатому дню причудливая капелька сузится в центре, «перепояшется» и удлинится, в ней прорежутся зачатки пищеварительных канальцев и возникнет некое подобие сердца. Заметьте: эта зыбкая паутинка начнет уже пульсировать — в пятимиллиметровом-то «теле». Еще через восемь дней длина капельки удвоится, и на ее поверхности обозначатся малюсенькие выступы, впоследствии они станут ушами, подбородком, конечностями. Но это гораздо позже — к седьмой неделе существования. Тогда еще спроектируются печень и желудок, начнет формироваться скелет.
Именины: два месяца. Вон сколько насыщенных развитием дней позади! У нашего зародыша огромные глаза и большой череп, большой, конечно, сообразно с ростом в 3 сантиметра и весом в 11 граммов — зримое напоминание о далеком «рыбьем» прошлом человечества.
Третий месяц развития — появляются зачатки половых органов. Пройдет этот месяц, и зародыш станет плодом. Но когда еще пройдет... А пока будущий человек бурно, неудержимо быстро растет — длина тела увеличивается втрое, вес — вчетверо. Мать этого пока не чувствует, но ее чадо двигается, да-да, шевелит заметно вытянувшимися ручками, разгибает и сгибает ножки, открывает, словно что-то глотает, рот, поворачивает голову.
Первые два-три месяца — самые опасные: как бы что-то не повредилось, не вышло из нормы в этой спешке роста, в стремительном усложнении строения и структуры. Врачу надо проявить сейчас утонченное профессиональное мастерство, зоркую бдительность, высокую ответственность: в случае необходимости еще не поздно прервать беременность. Надо только отважиться и решить: есть ли она — эта жестокая необходимость? И врач не располагает правом на еще более жестокую медлительность, на трусливую бездеятельность, ведь рождение неполноценного ребенка — не только величайшее родительское горе, это часто непосильный груз и для них самих, и для общества!
Но вот Рубикон перейден. Начали работать почки, н в околоплодную жидкость изливается моча, а в кишки — зелень, состоящая большей частью из поставляемой желчным пузырем желчи. Прозрачная кожица становится ярко-розовой из-за потока крови, которую быстро прогоняет по сосудам сердце. Оно бьется вдвое быстрее, чем у нас, взрослых. И самое непостижимо удивительное: из крохотных нейронов (основного элемента нервной ткани) начинают выползать бесчисленные волокна, похожие на щупальца — созревает Ее Величество Нервная система. Конечно, «созревает» — не итог, а первый проблеск процесса — долгого, мучительного, наукой еще не совсем расшифрованного; он продолжится после родов, пройдет детство, захватит отрочество... Да и тогда — кто осмелится тогда поставить точку, сказать: все завершилось!
Врачи, собравшиеся в Монако, единодушно согласились: пятимесячный плод слышит! Он воспринимает не только отчетливое, родное биение материнского сердца, его уши уже способны различать громкие звуки, доносящиеся из того внешнего, загадочного мира, о котором он ничего-то и знать не может. А там, вокруг него, еще не родившегося, уже бушуют страсти — строятся и рушатся надежды, возникают новые теории и теорийки, описания которых пестрят звонкими фразами «грядущая катастрофа», «глобальное равновесие», «демографический взрыв»; ведутся лихорадочные статистические подсчеты, сталкиваются противоречивые воззрения. Он ничего об этом, к счастью, не знает, что-то слышит, но по естественной наивности не ведает: вокруг чего собственно спор? Много позднее, уже на том, новом, свете, когда новорожденный вдруг разбушуется, неизвестно почему расплачется, врачи поставят рядом с колыбелью магнитофон и запустят ленту с записью мерных биений сердца матери — тех самых, безмерно знакомых и родных — они прозвучат живым укором, напоминаем о былом внутриутробном покое. И малыш, услышав, присмиреет, умолкнет, словно пристыженный.
А пока у него свои заботы: когда мать начинает двигаться, надо успеть быстренько свернуться поплотнее — так, на всякий случай, чтоб ненароком не ущемило нежного тельца; когда мать отдыхает — можно расслабиться, уютно расправить конечности.
Женщина теперь уже ощущает зреющую в ней жизнь, самозабвенно прислушивается к этим движениям, испытывает ни с чем не сравнимое чувство гордости, удовлетворения, разлитого покоя и еще подсознательной заботы, тревоги, ожидания, удивления.
Будущий ребенок не просто спит в ожидании главного испытания— родов, он видит сны, наверно блаженные— чего ему?.. Это тоже не домысел — присоединенные к его голове электроды и бесстрастно записанные аппаратом энцефалограммы подтверждают: плод видит сны, у него начинается психическая деятельность. В свои шесть месяцев он имеет, пожалуй, все, что надо для вполне человеческой жизни. Акушеры говорят: идет перинатальный период. Но завершится он не точно через три месяца, вместе с самими родами, а на семь дней позже.
По новейшим воззрениям, этот дополнительный «страховочный» срок отпущен нам, людям, природой для первой акклиматизации в новых, непривычных условиях существования. В самом деле, долгих девять месяцев плацента бесперебойно поставляла развивающемуся организму кислород матери — собственные его легкие бездействовали, по сосудам, связывающим их с сердцем, кровь еще не пульсировала. Да и сами легкие были заполнены особой жидкостью, напоминающей плазму. В лоне матери было очень тепло — 37°С, а тут, в большой, наполненной светом палате роддома,— холодно, всего каких-нибудь 22—23°С, даже мягкие распашонки, теплые пеленки и одеяла не спасают, надо поскорее налаживать собственную систему теплорегуляции. Словом, они совсем не лишние, эти подаренные предусмотрительной природой семь щедрых дней!
Сам будущий гражданин Вселенной не теряет зря времени, деятельно готовится к своему отчаянному заключительному «прыжку» в человеческое бытие, активно тренируется — совершает до 200 движений в день, не только шевелит конечностями, но даже переворачивается. Словно предчувствуя, что «все возможно», критически проверяются в действии, в работе кишечник, почки, желудок, загодя меняется цвет кожи, разглаживаются морщины. Всем своим поведением плод как бы подтверждает: «Ну чем я не человек!» И в доказательство сосет палец, икает.
Все это нужно, целесообразно, оправдано — большой процент беременностей в мире разрешается преждевременно. SOS? Нет, особой беды в том не видно — Вольтер, Наполеон, Гюго родились недоношенными, однако достигли бы они своих вершин, если бы не мудрая предусмотрительность природы?!.
Не только преждевременные, но даже самые обычные, вполне нормальные роды — величайшее испытание для маленького организма. Ни с чем не сравнимое потрясение, оглушающий шок.
...Мы наблюдаем по телевизору: прыгает с вышки «летающий лыжник» — разбег, толчок, упругий шум ветра, заставляющего напрячь, «наструнить» все мышцы несущегося вперед тела. Вот падает с высоты ныряльщик — мгновение, удар о поверхность воды и тугой, стучащий в уши всплеск металлических брызг. Катастрофически теряет высоту вошедший в пике самолет, в последнее из мыслимых мгновений пилот нажимает рычаг. Мы невольно вдавливаемся в удобное кресло, видя, как беспощадно «выстреливает» катапульта, какой неистовой судорогой искажается лицо человека, испытывающего там — в звенящей высоте — бешеные перегрузки. Только вспомнив обо всем этом, мы можем отдаленно, приблизительно понять, сквозь какие жестокие преграды прорывается в жизнь каждый новый обитатель нашей планеты.
Приземлившийся лыжник, приводнившийся ныряльщик, спустившийся на парашюте пилот остаются самими собой — их организм претерпел лишь нагрузки, но не качественные изменения. При родах же в считанные мгновения и секунды происходит не только переход из одной среды обитания в другую, но и серьезный качественный скачок. О тех усилиях, которые для него требуются, говорят строгие цифры: чтобы расправить «слежавшиеся» легкие, необходимо давление воздушной струи в 10—15 раз большее, чем при обычном дыхании; чтобы запустить в работу мозг и печень, требуется вдвое больше кислорода на каждый килограмм веса новорожденного, чем нам с вами — взрослым и сильным.
К счастью, запас прочности организма столь велик, что новорожденные в большинстве своем успешно справляются с этими «пропускными» испытаниями и почти сразу активно включаются в жизнь. Однодневный младенец реагирует на свет, а потом различает красное и блестящее, чует запахи, вздрагивает и плачет от сильного шума, успокаивается, получив сладкое. Несправедливо, наверное, что этот самый первый наш истовый подвиг так и остается незамеченным для получившего пополнение человечества. Потом потребуются новые усилия, новые подвиги, может быть, даже вся жизнь, чтобы доказать собратьям по роду: я достоин вас!
На грани двух миров — малюсенького внутриутробного и бескрайнего внешнего — случаются, и, увы, не так уж редко, трагические срывы, печальные происшествия, нечаянные поломки. Далеко не все зародыши и плоды благополучно минуют девятимесячный цикл своего развития, иные еще задолго до родов становятся хилыми, немощными, больными. И тогда...
Не будем забегать вперед.
Итак, пятимесячный плод слышит! Из того загадочного внешнего мира, к которому он проделал лишь полпути, до него доносятся какие-то звуки. Ему еще не дано понять: чем потревожил он стольких ученых и неученых мужей, чем смог досадить им отсюда — из тепла и покоя материнской утробы?
Ну что ж, разберемся в этом мы, взрослые.