Утро в операционной

Вчера, при мне, наверху работал Теврат Усупович Горгиладзе. Он сначала сделал ту «операцию такого-то в модификации таких-то и т. д.», а затем — филатовскую пересадку. Это хирург тоже с немалым опытом и стажем: он еще застал Филатова! Есть и его собственный вклад, исследовательский и изобретательский, в эту операцию, а сколько за ним лично таких операций, он точно не помнит — ну, много...

Зато помогавшая ему вчера Елена Владимировна Ивановская, врачебный стаж которой полтора года, очень хорошо помнит, сколько частичных сквозных пересадок она выполнила самостоятельно: уже одиннадцать!
Нет, эта операция не редкость.

Другое дело, что назначают ее теперь осмотрительнее, далеко не при всяком помутнении роговицы. И те двухступенчатые способы, которые замышлялись для того, чтобы всякие помутнения роговицы подготовить к частичной сквозной пересадке, не привились, потому что сложны и потому что появились и привились другие операции.

Словом, филатовскую пересадку выбирают теперь реже, потому что есть выбор.

Она не пройденный этап, но ее положение изменилось. В ее родном доме, в филатовском институте, оно менялось так (процент частичных сквозных пересадок среди других операций пересадки роговицы): в первый послевоенный год — больше 80%; десять лет спустя  (в год смерти Филатова) — около 60%; в прошлом году —26%.

В статотделе института, подбирая цифры, я обнаружил, между прочим, что еще лет семь назад Пучковская сделала свою 2000-ю пересадку. Это главным образом— а последние многие годы почти исключительно — послойные пересадки.

Не уверен, что сама она знала, в какой день и какая именно из операций вышла юбилейная.

Когда праздновали 75-летие Филатова, он сделал интереснейший доклад о пересадке роговицы. (Он не уклонялся от юбилеев: юбилей был кстати подвернувшейся и совсем не худшей формой утверждения его идей — частью сражения.)

Рассказал, как начинал и чего достигли он сам и его школа, определил по пунктам задачи и перспективы и, подходя к концу, воскликнул: «Да здравствует пересадка роговицы!»
Потом лицо его приняло лукавое выражение, в глазах покатились голубые искорки, и он продолжал:
«Но есть поговорка про оратора: «Начал за здравие, кончил за упокой». Позвольте и мне продолжить мою речь не во здравие, а за упокой пересадки роговицы. Ведь пересадка роговицы нужна только на худой конец, когда уже имеется бельмо... Но разве необходимо, чтобы всегда были бельма и чтобы мы их всегда оперировали? Нет, тысячу раз нет!»
Это было самое оптимистическое из когда-либо им сказанного.

И в принципе — был прав. Бельм, говорят, стало у нас меньше.

Потому что не стало, например, оспы.

Что оспа губит глаза, что от оспы остаются бельма, писал еще Авиценна... Я вот что думаю: не оспе ли обязана своим появлением на свет и самая мысль о пересадке роговицы?

Вы помните: она впервые заявила о себе в первой четверти прошлого века в Баварии, а там оспа была, как теперь сказали бы, проблема номер один. Не случайно поспешили тамошние власти: Бавария была первая страна, которая ввела у себя обязательное оспопрививание. Его ввели в 1807 году, но, несомненно, и десять, и пятнадцать лет спустя к тамошним врачам являлись люди с бельмами, оставленными на память о себе оспой.

А у нас всеобщее отступление этой болезни началось только после революции, и к Филатову еще приходили больные с меченными ею глазами. Впрочем, это только пример, чаще он сталкивался с последствиями других инфекционных болезней, еще более распространенных когда-то — и тоже ушедших или уходящих. Сейчас, при нас, уходит, по-видимому, болезнь, которая часто оставляла по себе бельмо (и которую когда-то, на заре медицины, не отделяли от оспы),— корь.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40