Аристотель в тонзуре

Каким недолгим было господство средневековой арабской культуры! Расцвет ее пришелся на VIII—X века, а затем Багдад, воплощение лучших культурных и научных сил арабского халифата, центр переводческой деятельности, уступил свое место другим городам. После X века заметных успехов в научном исследовании мира и в медицине добились испанские города — Кордова, Севилья, Малага.

«Искусства и науки никогда раньше не знали такого расцвета под небом Испании, — читаем мы в первой главе исторического романа Лиона Фейхтвангера «Испанская баллада». — Искусно построенная система образования с широкой сетью школ давала каждому возможность получить знания. В городе Кордове было три тысячи школ, в каждом крупном городе был свой университет, такие богатые библиотеки мир знал только в эпоху расцвета эллинской Александрии».

Именно Испания оказалась тем каналом, по которому духовные сокровища арабской культуры устремились в страны христианской Европы. Из Франции, Англии, Италии добирались сюда люди, жаждавшие соприкоснуться с бесценным знанием. Были среди них и лица духовного звания, такие, как Герберт, впоследствии папа римский Сильвестр II, и Герард Кремонский. Первому мы обязаны знакомством с цифрами, которые и теперь носят название арабских. Второй перевел на латинский язык «Альмагест», главное сочинение астронома Птолемея, и «Канон врачебной науки» Ибн Сины.

Примечательно, что церковь, одинаково считавшая безбожниками и ученых, и магов, и колдунов, обнаружив склонность к наукам у папы Сильвестра II, тоже заподозрила его в колдовстве.

Около 1150 года в христианском мире появился перевод арабских сочинений, опирающихся на труды Аристотеля. И хотя эти сочинения давали искаженное, местами неверное представление о творчестве греческого мыслителя — оригинал переводился на арабский, затем на кастильский, а уж потом на латинский язык, — это событие было уже шагом вперед по пути к новой эпохе, получившей название — эпохи Возрождения.

Церковь не замедлила отметить нежелательный толчок в умственной жизни общества. В 1209 году она объявила, что под страхом отлучения запрещает читать публично или тайком сочинения Аристотеля и комментарии к ним.

Богословы воспользовались сложностью и противоречивостью философии великого грека. Они умело использовали его труды, приспособив для своих нужд самое отжившее, сделав из учения Аристотеля, по словам В. И. Ленина, «мертвую схоластику, выбросив все поиски, колебания, приемы постановки вопросов». Церковники взяли у античного философа его логику, чтобы с ее помощью вести хитроумные богословские споры, и отказались от главного. А главным у Аристотеля были его естественнонаучные труды, вера в силу разума, в мощь и объективную истинность познания.

Что касается этой стороны его философии, то церковь попыталась уничтожить память о ней. Такой Аристотель не соответствовал христианскому мировоззрению, традиционному религиозному мышлению. Богословы постарались познакомить общество с другим философом — с Аристотелем в тонзуре. Что же такое тонзура?

Когда-то в древности жрецы, посвящая себя служению богам, клали на алтарь сбритые волосы как жертву могущественным небесным силам и как знак своей посреднической деятельности между миром богов и миром людей. Жрецы, поклонявшиеся солнцу, выбривали на макушке как бы солнечный круг. Католическая церковь унаследовала этот древний обычай. Постановлением Толедского собора 633 года тонзура (от латинского слова, означающего стрижку) отмечала лицо духовного сана в католической религии.

Такую же умелую редакторскую обработку прошло и творчество Галена. Он тоже вернулся в Европу. Духовенство даже подкупало то впечатление законченности и размаха, с которым сочинения римлянина охватывали все области медицины. В этом отношении его творчество импонировало традиционному средневековому мышлению, высоко ценившему монументальность, неподвижность, не склонную к дальнейшему развитию. Недостижимый пример этому давала Библия с ее истинами и заветами, данными, как тогда казалось, на веки вечные.

Но, даже ценя разносторонность Галена, церковь отобрала в его сочинениях то, что ее устраивало. Она подправила и признала такого Галена, которого хотела видеть. Благосклонно одобрила все суеверные представления в области медицины как самого древнеримского врача, так и его предшественников, в том числе учение об особых нематериальных силах, будто бы управляющих всеми процессами в организме человека и болезнями тоже. Как и следовало ожидать, церковь не поддержала стремлений Галена к экспериментам на животных и оставила в стороне его советы: «Тот, кто будет читать мой трактат, прежде чем высказаться «за» или «против», должен будет проверить факты своими глазами».

Такой Гален не укладывался в рамки религиозной веры, не соответствовал стандартам догматического мышления.

Но то, что церковь в Галене признала, что сочла непогрешимым, она превратила в канон. Духовенство бдительно следило за тем, чтобы никто из медиков не вырывался за установленные пределы. Выступать против Галена означало выступать против католической церкви, а таких смельчаков ждало обвинение в колдовстве и в союзе с самим сатаною.
...Новую волну разрушительной античной литературы принесли с собой крестовые походы, вдохновленные и организованные римской церковью с совсем иными, завоевательными целями. Восемь раз в течение полутора веков тысячи людей по воле духовенства устремлялись в дальние страны для освобождения христианских святынь из-под власти неверных. Военные походы, затеянные церковью, кончались поражением, но увиденное, услышанное, привезенное из дальних краев неуклонно делало свое дело, расшатывая традиционные представления, обнаруживая новые горизонты для пытливого ума.

Оказалось, что небо может не только угрожать, но и манить бесконечным своим простором, призывая разум к дерзкому познанию.