Хорошо ли было в «Божьем доме»?

Страницы: 1 2

Писательская фантазия, вымысел? Нет, дошедшие до нас документальные свидетельства того времени только дополняют картину ужасающего состояния больниц, находящихся под надзором церкви.

Вот «Божий дом» 1515 года. «На кровати, имеющей всего три фута в ширину, помещаются три-четыре больных, дети же помещаются на одной кровати по двадцати—двадцати пяти человек... Смертность между детьми огромная, и из двадцати человек не всегда выживает один... Больные нуждались в самом необходимом. Здание кишело отвратительными насекомыми, и по утрам в палатах бывал такой запах, что надзиратель и сиделка решались входить, только держа перед носом губку с уксусом».

В этих условиях сами служители больниц становились жертвами «госпитальной лихорадки», — так неопределенно называли тогда заражение крови. Лечить его не умели.

Другие больницы и госпитали, названные именами христианских святых, ничем не отличались от «Божьего дома». Смертность в них к концу XVIII века приняла такие размеры, что передовые философы Франции Монтескье и Вольтер серьезно обсуждали вопрос: а не лучше ли их закрыть как учреждения вредные?

В странах Европы строительством больниц и порядками в них церковь руководила и в XVI веке, до тех пор пока городское сословие постепенно не взяло это дело в свои руки.

В России же организацией госпитального ухода занималось государство.

XVII век в истории русской медицины известен и тем, что положил начало возникновению гражданских больниц. Боярин Ртищев, человек передовых взглядов и со средствами, создал в 1650 году первую такую больницу. Царский указ 1682 года повелел строить в Москве две «шпитальни». Одну из них, у Никитских ворот, предполагалось использовать как медицинскую школу, «где бы больных лечить и врачов учить было можно».

Дальнейшие, более решительные шаги предприняла эпоха Петра I. В 1707 году по его распоряжению построили лечебное учреждение, которое уже можно было назвать больницей в подлинном смысле этого слова. Московский гофшпиталь находился за Яузой, в «пристойном» месте для болящих людей. К середине XVIII века в России насчитывалось уже тридцать больших госпиталей.

Порядки в них мало чем отличались от европейских.

Иоганн Корб, секретарь посольства императора Леопольда I, побывавший в 1698 году при дворе Петра I, оставил в своем «Дневнике путешествия в Московию» такую запись:
«Врачи, прежде чем допустить их к делу лечения, должны дать клятвенное обещание, что во время поста они никогда не пропишут хворающим московитам никакого лекарства, для приготовления которого нужны яйца, мясо, молоко и коровье масло, и даже в тех случаях, когда они ясно видят, что без употребления и принятия такого лекарства больной скоро умрет».

Трудно только определить, какой именно пост имел в виду Иоганн Корб, потому что церковный календарь превращает жизнь верующего в сплошное чередование постов и праздников. Самый длительный — великий пост, предшествующий пасхе, тянется долгих семь недель. Во время великого поста и умер Николай Васильевич Гоголь. К концу жизни он стал ревностно соблюдать все обряды православной церкви, и, подчиняясь ее наставлениям, умирающий, обессиленный длительным голоданием, писатель отказывался от греховной питательной пищи. Обратились за советом к московскому митрополиту Филарету. Властью своей и авторитетом он мог бы склонить Гоголя к отказу от фанатического исполнения религиозного долга. Но митрополит только восхитился христианской стойкостью писателя, и судьба Гоголя была решена.

А вот другой документ, свидетельствующий о внутреннем устройстве больничных учреждений. Это справка врачебных управ, представленная в Медицинскую коллегию и помеченная 1797 годом: «Большая часть больниц находится в самом худом положении и распределении строения, пищи, одежды и местного расположения». Это значит, что во многих больницах, особенно для простых людей, пол был земляной, окна узкие и грязные, отхожие места и приспособления для умывания отсутствовали.