Больной, о котором идет речь, страдал долгие годы заболеванием печени, ослабившим его сопротивляемость. Изменения в легких свидетельствовали об их тяжелом вирусном поражении. Даже если бы госпитализировать заболевшего в первый день, гарантировать благоприятный исход болезни было невозможно. Каждому должно быть понятно, что немыслимо помещение в больницу всех, у кого появляется насморк, кашель или повышение температуры. Предотвратить же внезапное бурное развитие воспаления легких нельзя. Невозможно его также во всех случаях прогнозировать и быть уверенным в исходе лечения.
Сознаю, что два примера, которые мною приведены, не свидетельствуют о том, что современная медицина способна решить все вопросы, которые ставит жизнь. Об этом, впрочем, говорит каждый случай смерти. Хотелось лишь показать относительность тех представлений, которые бытуют. Опасности могут подстерегать и при, казалось бы, обычных болезнях — аппендиците, фурункуле, остром воспалении легких, и не всегда можно в этих случаях говорить о врачебных упущениях или ошибках.
Мне довелось слушать выступление одного из ведущих архитекторов Эстонии, противопоставлявшего промахи архитекторов ошибкам врачей. При этом он заметил, что врач, в отличие от архитектора, «свою ошибку хоронит».
Так ли это?
Ю. С. Зальмунин (1950) проанализировал в Ленинграде 1854 акта судебно-медицинских экспертиз по обвинению врачей на протяжении 25 лет. Оказалось, что в 4/5 случаев обвинения были либо вообще не обоснованы, либо печальный исход зависел от объективных трудностей диагностики и несовершенства медицины. Выводы публикаций последних лет аналогичны.
«... Каждый добросовестный человек, особенно преподаватель, должен иметь своего рода внутреннюю потребность возможно скорее (разрядка наша. — Н. Э.) обнародовать свои ошибки, чтобы предостеречь от них других людей, менее сведущих» (Н. И. Пирогов).
«Ошибки являются только ошибками, когда у тебя имеется мужество их обнародовать, — писал известный французский хирург XVIII столетия Ж. Л. Пти, — но они становятся преступлением, когда гордыня тебя побуждает их скрыть».
И, наконец, мнение Т. Бильрота: «Только слабые духом, хвастливые болтуны и утомленные жизнью боятся открыто высказаться о совершенных ими ошибках».
Мне неизвестны аналогичные высказывания или книги с анализом ошибок в других областях человеческой деятельности, но знаю, что истинные врачи всегда считали нужным рассказывать о своих ошибках, чтобы на них учились современники и последующие поколения медиков.
Б противоположность врачебной ошибке, которая характеризуется невозможностью для данного врача предусмотреть ее, небрежные или самонадеянные действия врача отличаются тем, что он имеет возможность, должен предвидеть вероятные последствия своих действий и обязан их предотвратить. Тут уже встает вопрос о разных формах наказания, от административного до уголовного.
Вероятно, кое-кто из немедиков, читая эти строки, подумает: хорошо рассуждать об ошибках, об их причинах, но когда умирает близкий человек, то нам нет дела до несовершенства медицины, последующих анализов дефектов медицинской помощи и т. д.
Такие рассуждения можно понять. И, быть может, никто их так не понимает, как врач.
Каждая ошибка оставляет тяжелый след у настоящего доктора. А о смерти и говорить нечего.
Ученик Н. И. Пирогова профессор С. П. Коломнин для обезболивания ввел в прямую кишку больного кокаин. Врач все тщательно обдумал и проверил, но пациент умер. Доктор застрелился. Немецкий врач Блок в конце прошлого века пытался иссечь верхушку легкого у тяжелого туберкулезного больного. Пациент погиб. В тот же день врач отравился. Его и больного хоронили одновременно. Известный в свое время саратовский врач-гинеколог 3. Д. Искова-Василева отравилась, не сумев спасти своего друга—хирурга Н. В. Алмазову, которую по ее же просьбе она оперировала.