Из дневника Ольги

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9

Спустя года два после рождения Сережки они получили квартиру и стали совместно наживать «добро». Горько было вспоминать Андрею, но Оля всегда хотела иметь все то, что видела у других, и даже лучше. Эта черта ее характера больше всего была ему не по душе. Работа инженера на одном из предприятий города обеспечивала жизнь в достатке, но без излишеств. Однако Оля всегда именно к ним стремилась. На излишества были щедры и ее родители. После их посещения в доме появлялись деньги, которые тратились на ковры и хрусталь. Потом приобрели машину. Андрей еще в институте получил водительские права, они теперь оказались весьма кстати.

Шли годы, подрастал Сережа, в квартире все больше накапливалось дорогих вещей, но исчезало, растворялось что-то самое основное. Что, Андрей не смог бы ответить вполне определенно. Что же исчезало? Оля по-прежнему встречала мужа сияющей улыбкой, по-прежнему на столе всегда ждал Андрея вкусный обед. А сколько варенья, компотов, солений приготавливалось ежегодно!

Чего же все-таки не хватало среди всего этого изобилия? Какие ценности в семье ускользали незаметно и безвозвратно?

Сразу после рождения ребенка Оля пополнела, стала такой пышечкой, пухленькой и очаровательной. По мере того как уходили годы, веса в ней прибывало все больше. Вначале Андрей не обращал на это внимания. Подумаешь, полнеет, пусть поправляется на здоровье. Но однажды... Когда это было?

В этот день они рассорились из-за какой-то мелочи, наговорили друг другу много обидных слов. И вдруг Андрея прямо-таки пронзила недобрая мысль, невесть откуда нахлынувшая: «Какая она толстая, да и красоты прежней ни следа!»

Он не высказал этой мысли вслух, он еще не смог бы ранить, обидеть ее столь жестоко, хотя был страшно зол... Но больно защемило сердце, комок подступил к горлу, стянул желваки.

Вскоре они помирились и жизнь потекла своим привычным чередом, но Андрей все чаще обращал внимание на «габариты» жены. А его собственные? Живот выступает вперед, хотя он ведь не стар, ему нет и сорока пяти, а мускулы вместо прежней упругости и силы заплывают жировой тканью. Тьфу! Самому становится противно. Но ведь жизнь не повернешь, рассуждал он, не возвратишься на прежний путь, чтобы начать все сначала, по-иному. Остается, видимо, смириться.

Тупое необъяснимое безразличие все больше захватывало его. Он приезжал с работы домой, лениво, не торопясь, ступал по мягким коврам, застилающим все комнаты, включал телевизор, брал в руки газету или журнал, садился в кресло, клал перед собой пачку сигарет и, покуривая, с наслаждением затягиваясь, предавался отдыху. И не замечал, как, злорадно улыбаясь, подступала болезнь, преждевременная старость...

Иногда в редкие минуты в нем пробуждался тихий протест, неудовлетворенность, желание встать и бежать без оглядки из душной атмосферы им же самим созданного уюта, бежать к другой жизни, той, которая была раньше, еще в детстве, в юности. Он вспоминал свою вторую мать, ту, которая фактически вырастила его и братьев, трудилась не покладая рук с утра до ночи, чтобы у них всех были чистые рубашки, сытые желудки, а в доме было прибрано. Через десяток лет постоянных забот и тревог тонкая паутина морщин покрыла ее милые черты, но глаза по-прежнему светились добротой, лаской и каким-то до сих пор ему непонятным счастьем, а может, это была радость исполняемого долга? Она говорила ему, когда он отпрашивался позаниматься физкультурой, поиграть с мальчишками в волейбол: «Иди, Андрейка, иди, дитя ведь ты, тебе и погулять надо».