На следующий день свекровь, увидев осунувшуюся невестку, с запавшими глазами, почти совершенно больную, стала успокаивать: с кем из мужчин такое не бывает. Им это свойственно, любят выпить порою. Бабья доля смириться, молчать. Элла почему-то покорно подчинилась этим уговорам.
Элла родила девочку. Казалось бы, с появлением ребенка в доме должны воцариться радость, счастье, а тут наоборот, все стало для нее как будто меркнуть. Максим являлся с работы пьяным все чаще. Пробовала уговаривать не пить. Утром после очередной мужевой попойки с тревогой смотрела в его усталые, удивительно безразличные, отчужденные глаза, плакала. Вначале он ласково успокаивал, обещал больше не пить. Подходил к кроватке, брал на руки ребенка. Возвращалось прежнее выражение, лица. Она опять узнавала в нем дорогого человека, которому однажды, не задумываясь, доверила судьбу, а теперь уже и судьбу своего ребенка. Но проходило несколько дней, и он опять являлся поздно вечером с тем же бессмысленным тупым взглядом помутневших глаз, в которых притаилась тупая злоба. Смотрел искоса, как она судорожно прижимает к груди ребенка, маленькую Стаську, на жену, дрожащую и заплаканную, уже предчувствующую неизбежность приближающейся драмы.
Она не могла так жить дальше. Решила уехать к родителям, увезти ребенка и постараться забыть мрачные дни, которые пришлось пережить в чужом доме.
Элла собрала вещи и тихо уехала. Она не могла предположить тогда, что следом придут тоска, боль, что будет тосковать по своему мужу-пьянице, испортившему ее жизнь, по чужому дому, неприязненному и холодному, где прошли лучшие минуты ее молодости, пока к ним не вторгся «зеленый змий», чтобы все уничтожить.
Прошло несколько месяцев, однажды Максим появился вновь. Он приехал к ней похудевший еще больше, жалкий, покинутый, одинокий. Просил простить его, целовал ей руки, горько по-мужски плакал над кроваткой их ребенка, которого юна хочет отнять у него.
Элла была мягкой по натуре, хотя в этом стыдилась признаться себе. Как-то сразу забыла все плохое, злое. Она вернулась, хотя родители не отпускали, гневались, а мать даже заболела, слегла в постель.
Снова потекли дни совместной жизни. Казалось, Максим наконец-то образумился. Элла опять устроилась работать в школе, растили маленькую Станиславу, здоровенькую, розовощекую. Непродолжительным было, однако, счастье. Максим продержался, не пил водку около года, а потом запил вновь, еще сильнее и безобразнее. Теперь, не сдержав данного слова, он пробудил в жене гнев и протест. Она стала считать себя обманутой вдвойне, встречать его упреками, угрозами. Начались большие скандалы, шумные ссоры. Однажды, еле держась на ногах, он грубо толкнул жену. Она больно ударилась о край стола. Громко заплакала Стасечка. Прибежали отец и мать, мирно увели Максима. Сочувствия себе с их стороны Элла не заметила, осуждения поступков сына также. В ней с большей яростью закипела злоба, негодование.
Скандалы в молодой семье стали повторяться почти ежедневно. Максим пил много, его лицо постепенно стало одутловатым глаза запали и даже в минуты редкой трезвости пылали недобрым блеском. Руки дрожали, особенно по утрам, когда он, просыпаясь, тяжело поднимался с кровати и шел на вторую половину дома опохмеляться. Отвратительный водочный перегар постоянно стоял в доме. Стася просыпалась по ночам, плакала, кричала протяжно, душу раздирающим криком перепуганного нервного ребенка. Таяла на глазах.
Что удерживало Эллу в этом доме? Страх перед одиночеством, боязнь клейма разведенной женщины? Стыд перед родителями, близкими, знакомыми? Она сама не знала. Продолжала ждать Максима по вечерам, избегала как могла драк, плакала, с яростью бросала резкие слова в безразличное, тупое лицо мужа, желая доказать ему свою правоту, выслушивала пьяную ругань, терпела издевательства.