Володя поднял тяжелую голову и попытался сообразить, что же произошло. Было заметно, что вокруг что-то изменилось: со стола исчезла часть бутылок, многих парней уже не было. И Вали не было... Вот отчего стало тревожно — Вальки нет! А она пьянеет еще быстрее, чем он, Если он засыпал за столом после трех-четырех стаканов водки, то Вале было достаточно и одного — она сразу теряла способность соображать...
С трудом поднявшись из-за стола, Володя прошел в смежную комнату. Девушки, недавно шептавшиеся здесь с Валей, сконфуженно отвернулись от него и захихикали...
В третьей комнате Вали тоже не оказалось. Не видно было и Рыжего, и Дылды, и Рябого.
Тревожно забилось сердце. Он выскочил из дома.
— Там они все,— сказал незнакомый парень, сидевший в начале вечера за противоположным концом стола.— Туда все пошли,— он ткнул пальцем в сторону сарая и ухмыльнулся: — Проспал свою кралю...
В углу дачного участка приткнулась полуразрушенная сараюшка. Дверь в нее была полуоткрыта.
Чуя недоброе, Володя побежал к сараю. Теперь он явственно слышал, как там, внутри, жалобно постанывает Валя и гогочут Рыжий и Дылда...
Он ворвался в сарай и сразу понял все. На газете, расстеленной на земляном полу, стояли бутылки, пустые и недопитые, валялись огрызки огурцов. «Значит, окончательно напоили ее уже здесь»,— понял Володя, трезвея.
Парни смотрели на Володю нахально и с вызовом. Он схватил лежавший на газете перочинный нож и пошел на них...
Окна сестрорецкой больницы выходят прямо на сосновый бор, и кажется, что сосны совсем рядом: протяни руку — и достанешь. Но Володя руку протянуть не может — она в гипсе. И голову повернуть тоже не может — она забинтована.
Каждое утро приходит сестричка — тоненькая девочка в белом халате и в чепчике. Ее походка, глаза, нежные осторожные руки — все это мучительно напоминает Володе что-то... И далекое и близкое, и приятное и страшное одновременно. Но что?
Медсестра измеряет у него температуру, кровяное давление. Потом приходит врач, спрашивает:
— Вспомнили что-нибудь?
С врачом часто приходит молодой, спортивного вида мужчина. Он тоже в белом халате, но Володя догадывается, что это — не врач.
Мужчина спрашивает тоже:
— Ну хоть что-нибудь осталось в памяти? Помните, вам кто-то позвонил, и вы сказали: «А, это ты, Рыжий? Сейчас буду...» Потом попросили денег у отца, и он, как всегда, дал вам десятку. Потом вы сами стали кому-то звонить...
— Вале!
— Да, Вале... А что было дальше? Кого вы встретили? Кто этот «Рыжий» и куда вы поехали?
Сознание вновь исчезает. Кто-то вбивает в голову гвозди. Один вбил. Теперь второй вбивает. Ужасно больно, но терпеть можно. Володя видит со стороны, как это происходит. И сам себя видит. Как в большом кривом зеркале. Но нет, это не он; это какое-то отвратительное чудовище с двумя вбитыми в голову гвоздями и с распоротым животом надвигается на него. Володя кричит жалобно и отчаянно...
— Снова рецидив,— говорит кто-то над его ухом.— Придется переводить в психиатрическую.
— Никогда не думал, что в семнадцать лет может быть алкогольный психоз да еще с рецидивирующим течением!
— Но ведь травма... Судебные медики утверждают, что его, уже без сознания, били головой о что-то твердое, все мягкие ткани были повреждены. Да и потом, чисто психическая травма: девушку ведь насиловали и убивали у него на глазах... А при той систематической алкоголизации... Нет ничего удивительного, что у «его развился алкогольный психоз, осложненный травмой и психическим потрясением...
Володю нашли рано утром возле станции Лахта, недалеко от железнодорожного вокзала, в кустах. Он умирал от потери крови и был без сознания. От него сильно пахло спиртным, на теле было множество повреждений, особенно сильно пострадала голова.
Упал? Разбился? Выпал пьяный из электрички? Или еще что-нибудь случилось?
В тяжелом состоянии он был доставлен в больницу. Трое суток врачи боролись за его жизнь. Отец и мать почти неотлучно дежурили возле него — разрешил главный врач.
Наконец Володя пришел в себя. —
— Где я? — спросил он.— Я ничего не могу вспомнить...
— Ты в больнице,— сказала ему мать.— С тобой произошло несчастье. Потом все узнаешь. А пока — спи. Врачи велят, чтобы ты много спал...
Но Володя не мог спать. Он метался, мучимый кошмарами, он порывался куда-то бежать, он от кого-то отмахивался, кого-то невидимого отталкивал от себя здоровой рукой, никого не узнавал...
После долгих споров и разговоров с родителями его все-таки пришлось перевести в психиатрическую больницу. Там с отцом Володи Федором Григорьевичем, работником одного из ленинградских заводов, и с матерью Ниной Ивановной, доцентом кафедры биологии, врачи впервые заговорили на неприятные темы.
Как могло случиться, что Владимир, в свои неполных семнадцать лет, стал хроническим алкоголиком со всеми свойственными хроническому алкоголизму симптомами? Где Володя брал деньги, чтоб напиваться каждый день да еще спаивать свою несовершеннолетнюю подругу Валентину? Неужели не было заметно, что сын, еще, по сути дела, мальчик, школьник, частенько приходит домой сильно пьяным? Неужели это не тревожило их, родителей?
— Прежде всего,— раздраженно говорил Федор Григорьевич,— наш Володя не алкоголик. — Отец уже успел оправиться от первого потрясения, и теперь в его голосе звучали металлические нотки человека, привыкшего повелевать людьми. — Я не знаю, что вы, врачи, называете хроническим алкоголизмом. По-вашему, если мальчишка немного выпил в веселой компании, это уже алкоголик!
— Но послушайте, Федор Григорьевич,— возражал врач,— ведь Володя ваш приходил домой пьяным ежедневно! А несколько раз его чуть ли не на руках вносили в комнату его дружки. Ведь это же совсем не то, о чем вы говорите! Удивительно, как он смог закончить девятый класс! А потом эта девочка, совсем ребенок... Ведь они напивались дома, на ваших глазах, и вы сами укладывали их спать и звонили ее родителям, чтоб те не беспокоились...
— Что касается девочки,— вступила в разговор Нина Ивановна,— то ее совсем не следует считать этакой безропотной овечкой. Еще неизвестно, кто кого спаивал! Она постоянно приглашала Володю на какие-то дни рождения, на юбилеи своих многочисленных родственников, на торжественные обеды, на которых им обязательно надо было бывать. Действительно случалось, что они оба возвращались сильно опьяневшими, и мы их укладывали спать. В конце концов это лучше, чем если бы они сами находили себе место, где им лечь...
Нине Ивановне не нравился врач, лечивший ее сына. Подумаешь! Какая-то невзрачная, немолодая и не очень современно одетая женщина... Нет, врач, да еще психиатр, должен выглядеть иначе. Он должен быть таким, чтоб его боялись, чтоб больные преклонялись перед ним. А разве можно преклоняться перед этим врачом-женщиной? Разве может мать доверить судьбу сына этой пожилой и, наверное, не очень внимательной женщине?..
И Нина Ивановна сказала:
— Я все-таки думаю, что это врачебная ошибка. С чего ради у мальчика может быть алкогольный психоз? Алкогольный психоз — это болезнь старых, спившихся алкоголиков! — И, подумав, будто мимоходом, добавила: — А врачи ошибаются часто. То ли некогда им разобраться в больном, то ли еще по какой причине. Ведь сейчас все так загружены! Да и диссертации писать надо...
Это Нина Ивановна уже специально сказала, назло, чтоб не воображала врачиха, что какой-то психиатр умнее биолога, к тому же доцента. Мол, она, Нина Ивановна, в медицине, а тем более в психиатрии, разбирается не хуже...
Проходили дни. Володя поправлялся. Уже сняли гипс с руки. Заживали раны на затылке и темени. Он уже ходил по палате, обедал в столовой. Ему разрешили гулять в больничном саду. Там он познакомился с другими больными. Среди них были и алкоголики, и психически больные, но были, как ему казалось, и вполне здоровые люди, такие, как он, поправившиеся. И неизвестно, почему их не выписывали так долго...
Времени свободного было много, и Володя размышлял о жизни, удивляясь, почему ни разу его не навестила Валя.
Они дружили с ней с шестого класса, вместе готовили уроки, вместе ходили на каток, ездили зимой в Кавголово кататься на лыжах. Это была трогательная, глубокая и нежная привязанность двух подростков друг к другу. И столько в их дружбе было непосредственности, чистоты и искренности, что никому и в голову не приходило посмеяться над ними, как это часто бывает в школе, или заподозрить в их отношениях что-либо недоброе. Просто все знали, что Володя и Валя всегда и везде вместе.
Вместе они пришли и первый раз в бар, в коктейль» холл...
В коктейль-холле им очень понравилось. Таинственный полумрак, причудливо отделанные стены, еле мерцающие светильники. Было приятно ощущать себя взрослыми, самостоятельными людьми, закурив сигарету, небрежно поболтать о пустяках, вслушиваясь в разговоры сидящих вокруг модно и со вкусом одетых молодых и не очень молодых мужчин и женщин. Иногда рядом вдруг раздавалась иностранная речь, и от этого становилось еще интереснее.
Мужчины с откровенным интересом поглядывали на Валю. Заметив их взгляды, она закуривала и, медленно потягивая коктейль, изо всех сил старалась показаться этакой утомленной, многое повидавшей в жизни молодой женщиной. Это ей почти всегда удавалось, потому что в свои шестнадцать лет она выглядела гораздо старше. И не раз, когда они с Володей выходили из ресторана или бара, кто-нибудь из мужчин совал ей в руку вырванный из записной книжки листочек с номером своего телефона: «Позвони мне, детка, когда тебе будет скучно...»
Это льстило Вале. Не таясь от Володи, она брала записку и небрежно бросала ее в сумочку. Выйдя на улицу, она доставала записку, и они вместе разглядывали наспех написанные цифры телефонного номера, фамилию, гадая, кто бы это мог быть. Может, артист? Или моряк загранплавания? Потом, рассмеявшись, бросали эту бумажку в ближайшую урну и шли дальше, молодые, счастливые... и хмельные.
В последнее лето Володя и Валя пили особенно много. Сдав с грехом пополам экзамены и перейдя в десятый класс, они хотели было провести все лето в Сестрорецке, у Володиной бабушки. Но получилось так, что родители Вали уехали в длительную командировку на Дальний Восток, квартира пустовала, и в Сестрорецке Володя и Валя появлялись лишь изредка. Погуляв немного с утра по Невскому, сходив в кино или прокатившись на речном трамвайчике, они затем покупали бутылку вина и шли к Вале. Включали магнитофон, пили и беззаботно болтали о разных мелочах. Бывать в кафе и в барах им теперь было не по карману, так как деньги, оставленные Вале родителями, катастрофически быстро таяли, а Федор Григорьевич — отец Володи — с каждой десяткой расставался все более неохотно, болезненно морщась и брезгливо кривя губы. «Опять день рождения?» — насмешливо спрашивал он. Но деньги все-таки давал, потому что был убежден: излишняя опека и обидный мелочный контроль за расходами почти взрослого сына только оттолкнут его от отца и приведут к совсем уж нежелательным последствиям. Парень может попасть в зависимость от какого-либо сомнительного кредитора, связаться с плохой компанией и натворить бед.
Словом, небольшие деньги у Володи бывали часто, и напивался он вместе с Валей чуть ли не ежедневно, незаметно перейдя с хорошего вина на дешевый портвейн, а потом и на водку. Выпив, они быстро пьянели и засыпали прямо в кухне, уронив головы на стол.
Когда Володя не решался попросить у отца внеочередную десятку, а денежный перевод от Валиных родителей долго не приходил, они переживали неприятное состояние какой-то внутренней неустроенности, испытывали друг к другу раздражение, ссорились по пустякам. В такие дни, собрав последнюю мелочь и сдав в ближайший приемный пункт все бутылки и банки, они шли в пивной бар, чтобы посидеть среди людей и немного отвлечься от невеселых раздумий, связанных с отсутствием денег. В баре сидели долго, пиво пили медленно, чтобы продлить удовольствие. Постепенно наступало опьянение, мозг обволакивало желанным алкогольным туманом, и раздражение исчезало; К ним подсаживались парни и девушки. Иногда они перекидывались с ними парой фраз, а иногда завязывался оживленный разговор, и тогда обменивались телефонами, договаривались о новой встрече.
Однажды они разговорились с болтливым забавным парнем, которого его друзья звали довольно бесцеремонно— Дылдой. Он действительно был очень высокий и какой-то нескладный. Дылда представился как моряк и рассказывал, как плавал в разные страны, что там видел, какие забавные истории с ним происходили.
Потом подошел еще один парень — веснушчатый, с огромной копной ярко-рыжих волос. Имя у него было звучное — Альфред, но приятели называли его Рыжим. Володя дал Рыжему свой телефон и они условились, что завтра поедут на дачу, к брату Рыжего, так как тот давно зовет Альфреда в гости, а завтра у него не то день рождения, не то годовщина свадьбы.
Когда возвращались из бара, было уже поздно. Валя сильно опьянела, хотя весь день они пили только пиво. «Что-то она слаба стала»,— подумал Володя. Он проводил ее, уложил спать, а сам поехал домой, так как завтра обещал позвонить Рыжий и предстояла, по всем признакам, хорошая и даровая выпивка.
— Вы могли бы найти дачу, где праздновали неизвестно чей день рождения? — спрашивает следователь.
Володя, побледневший, исхудавший, с ввалившимися глазами, тоскливо смотрит в окно. Он уже все знает.
И про то, что Валя убита, тоже знает. Ее нашли там же, в Лахте, на самой окраине поселка, растерзанную и мертвую.
Следователь сдержан и терпелив. Он знает, что Володя недавно выписался из психиатрической больницы, где в течение двух месяцев лечился от алкогольного психоза и хронического алкоголизма. Юноша до сих пор еще не все восстановил в памяти и вот мучительно вспоминает...
— Сначала мы выпили на вокзале, в ресторане. По сто грамм водки. А когда ехали в электричке, то Рябой достал из рюкзака еще бутылку...
— Что это за «Рябой»? Раньше вы о нем не говорили.
— Я только сейчас вспомнил, что он подошел к нам в ресторане и сказал, что тоже поедет в Лахту, к брату Рыжего. В вагоне он угостил нас с Валей, и мы выпили с ней по полстакана.
— А Рябой и Рыжий тоже пили?
— Этого я не помню. Но мы все очень опьянели и, кажется, проехали свою остановку, потому что, когда вышли из электрички, очень долго шли назад...
— А узнали бы вы Рыжего и Дылду?
— Я узнал бы их из тысячи.
— Но ведь вы были пьяны и накануне и в тот день.
— Все равно узнал бы.
— Есть кто-нибудь из них на этих фотографиях?
Володя взглянул, медленно закрыл глаза, и лицо его побелело. Потом он снова посмотрел на фотографии и, ткнув пальцем в одну из них, сказал:
— Вот Рыжий. А это — Дылда. Который рассказывал нам про Копенгаген...
— Он мог рассказывать все что угодно. Он такой же моряк, как Рыжий полярный летчик, Оба они воры-рецидивисты. В Ленинграде проездом. Так сказать, на летних гастролях. И никакого брата у Рыжего в Лахте нет. Они нахально забрались в чужую дачу и решили там попьянствовать. А в том, что погибла Валя, виноваты и ты, и она сама. Или, точнее, водка. Это, пожалуй, главный свидетель обвинения.
Подростковый алкоголизм... Это звучит непривычно и дико. Большинство людей даже не думают, не представляют себе, что алкоголиками могут быть и подростки...
Сначала в поле зрения психиатров попал один пятнадцатилетний алкоголик, потом еще три, потом еще двенадцать... Выяснилось, что многие школьники «ради интереса» неоднократно пробовали спиртные напитки и в результате привыкали к ним.
А если они «пробовали» так, как Володя с Валей? Если покупали бутылку водки, выпивали по полному стакану и валились пьяными? Если их, опьяневших и беспомощных, грабили, увечили?
Наверное, только судебные психиатры знают, как все это случается. Наверное, только они, получая в свои руки зловещие документы о трагических событиях, происшедших в жизни того или иного человека, имеют возможность убедиться в полной мере, какое это бедствие — алкоголизм.
Когда мы говорим о связи алкоголизма с преступностью, мы всегда имеем в виду только один аспект этой проблемы: совершающий преступление чаще всего бывает пьяным. Но есть и еще один аспект, не менее важный и не менее трагический: тот, кто является жертвой преступления, тоже находится в состоянии сильного опьянения. Более того, преступление часто
становится возможным именно потому, что человек, находясь в состоянии сильного опьянения, оказывается беспомощным.
Это случается прежде всего с алкоголиками-подростками.
Неокрепший и полностью еще не развившийся организм подростка легко раним и особенно подвержен разрушительному действию алкоголя. Алкоголизм у молодых людей формируется катастрофически быстро, принимая самые тяжелые формы, и излечивается очень трудно...