Христианскую церковь не заботило познание окружающего мира и самого человека. Спасение души — вот дело жизни каждого верующего. «Что может быть нелепее, чем заниматься астрономией и геометрией, измерять пространство и оставить дело спасения ради поисков заблуждения», — наставлял свою паству миланский епископ Амвросий.
Дело спасения — под этим понималось спасение души, к которому всю жизнь должен стремиться христианин. А поиски заблуждения означали всякого рода научные исследования, попытки познать природу и человека. Такие качества характера, как любознательность, стремление к познанию, желание добиться истины, церковь торжественно объявила греховными, неугодными богу.
Церковное учение, его законы подчинили себе нормы морали, поведения, весь образ жизни средневекового человека, даже строй его мысли, оттенки чувств. Мышление людей словно попало в узкий коридор с глухими длинными стенами. И назад не обернись — там осталась грешная, живая языческая культура, время многобожия, проклинаемое христианством. Оно засветило церковную свечу и вело за собой людей, хоть свету от нее ровно столько, чтобы не споткнуться ненароком и не остаться совсем в темноте.
Церковная вера пошла на полный разрыв с деятельностью разума. Библия объявляла мудрость мира безумием перед богом. Интересно рассуждение Лактанция, церковного писателя, преподавателя красноречия IV века, человека, принимавшего активное участие в формировании основ христианского учения.
«Спрашивать о причинах явлений природы, — говорил он, — о том, такой ли величины Солнце, как нам кажется, или оно гораздо больше Земли, имеет ли Земля шарообразную или вдавленную форму, прикреплены ли звезды к небу или могут свободно двигаться и так далее — желать все это объяснить, по-моему, совершенно все равно, как если бы мы желали начать разговор об устройстве какого-нибудь отдаленного города, которого никогда не видели и о котором ничего не знаем, кроме его названия. Нас бы, конечно, сочли за сумасшедших. Настолько же более безумными и бешеными должны мы считать тех, кто думает, что может знать природу, о которой люди ничего знать не могут».
Весь мир с его небесами и водами, звездами и планетами, горами и реками, животными и растениями создан богом для человека, учила религия. Бог установил соответствия частей и гармонию их не только на небе и на земле, не только в ангеле и в человеке, утверждал один из авторитетных богословов, но и во внутренней организации мельчайшего и презреннейшего животного, в перышке птицы, в цветении злаков, в листьях дерева.
А что же оставалось наукам? Могущественная церковь разрешила им существовать в тех пределах, в каких не затрагиваются основы ее вероучения. Философию, эту царственную помощницу исследователей древнего мира, церковь превратила в служанку богословия, поручив ей воспевать величие бога и созданного им мира.
Церковь признавала определенные практические сведения, потому что совсем отказаться от научных знаний она не могла. Это был некий свод навыков, необходимых в ремесленной или сельскохозяйственной практике. Но ни на какие выводы и обобщения они не претендовали.
Настоящая наука, основанная на опыте, эксперименте, обобщении, надолго исчезла. Теперь источниками знаний служили библейские тексты. В ходу были и устные предания, осколки античных легенд, содержание которых не противоречило христианской вере. Все, чего достиг древний мир в трудах лучших исследователей, в ожесточенных спорах и философских исканиях, причислено было к гордыне человеческой, к суете сует и забыто на сотни лет.
Разум, свет мысли, стремление к истине, столь ценимые учеными и философами Греции и Рима, уже не поражали и не привлекали людей. Мир с его радостями, природа с ее красотой словно бы перестали восхищать человека, давать наслаждение его глазам и утешение сердцу. Душевные порывы приравнялись к греху.
Небесная жизнь придавила земную.