Для очень многих воспитателей гамлетовский вопрос «Быть или не быть?» формулируется в несколько ином виде:
Бить или не бить?
Мнения по этому поводу самые полярные. Одни говорят: меня били и — ничего страшного, зато «человеком вырос».
В. А. Сухомлинский был убежден, что преступления исчезнут, если в детстве, отрочестве и ранней юности не будет наказаний, точнее, если исчезнет нужда, надобность в наказаниях. (1).
В моей жизни был случай, который вроде бы идет в разрез с тем, что я собираюсь проповедовать. В армии во время занятий по вождению танка я дважды чуть не завалил машину, а затем неясно с какой целью наполовину смял зеленую рощицу и лишь чудом не врезался в толстенную сосну, прочность которой могла бы поспорить с мощностью современной и маневренной боевой машины. Сержанту-инструктору, видно, надоело рисковать своей жизнью, и он приказал мне по связи: «Ну-ка, ты, молодой специалист, выйди наружу». Мне было очень стыдно за свое вождение, и ожидать благодарности от армейского «дедушки» я не мог. Он не сказал мне ни слова. Дал хорошего пинка и повелел занять место в машине. После этого «включения» трасса была пройдена без замечаний, и на вопрос взводного, как, мол, курсант водил, инструктор лениво ответил: «Ничего. Способная зеленка».
А вот другой случай. В том же полку на моих глазах офицер ударил нерасторопного рядового. И ударил-то несильно, но парень поскользнулся, ударился головой об орудие и потерял сознание. После этого его долго лечили: появилось заикание и частично ослабло зрение.
Пусть на меня не обижаются кадровые военнослужащие за такие примеры. Учебку я проходил до знаменитого приказа о неуставных взаимоотношениях.
Физические наказания — это лишь разновидность воспитания страхом. И мы вынуждены признать, что в течение тысячелетий страх является воспитателем номер один и в семье, и в обществе.
Насилие над человеком — это последнее, а не первое средство. Оно всегда свидетельствует о беспомощности воспитателя. (5).
Кто-то применяет насилие для «ускорения» воспитательного процесса. Есть родители, которые умеют при желании и успокоить, и отвлечь ребенка. Но занятые чем-либо, или находясь в состоянии спешки, возбуждения, они не утруждают себя «долгой дипломатией», а быстренько — хлоп-шлеп-цыц! — и готово.
Признаюсь, моя рука тоже срывалась и «воспитывала» маленького сына. Ну и что? Однажды он сильно разозлился на меня, приказал мне: «Сядь!» — и со всей силы врезал папе. Одно-двух уроков ему вполне хватило, чтобы понять, как надо быстро и убедительно добиваться своего.
Шлепая своего ребенка, мы — его рукой — будем избивать своих внуков, а те — своих. Скорее всего, про наше поколение скажут: «Они могли, но не захотели преградить путь насилию в воспитании нового человека».
Истоки решения «бить!» часто лежат в неудовлетворенности взрослых своей жизнью. Мы злимся на себя, а страдают дети, подвернувшиеся под руку, благо, малогабаритные квартиры не дают им возможности надежно спрятаться от нашего черного духа. Побитые судьбой взрослые жаждут справедливости и не находят ее в своей жизни, не замечая при этом, что сами являются злыми демонами, злой судьбой для самых близких им существ — для собственных детей.
А вот сержант, что учил меня водить танк... Я в самом деле не таю на него зла. Может, потому, что он не вымещал на мне зло, а всерьез встревожился за свою и мою жизнь? А может, я и сам в тот момент жаждал любого наказания, чтобы облегчить совесть — ведь поначалу водителем я оказался негодным, и мне было стыдно, что я чуть не угробил солдата за три месяца до его дембеля... К тому же я был тогда уже далек от своего младенчества: позади были и школа, и институт. И формула «он другого языка не понимает» была формулой и моего воспитания.