По существу, вся книга, которую Вы читаете, посвящена охране психического здоровья семьи — и детей, и их родителей. Но одно дело лечение, другое — профилактика, забота о том, чтобы болезнь обошла стороной. Поэтому мне представляется исключительно важным предостережение болгарского писателя Георги Данаилова, приведенное в его книге «Не убить Моцарта!». (5):
«Существует изречение: «Ребенка надо ласкать только тогда, когда он спит». Мы можем согласиться с этим утверждением, только если признаемся, что наша цель — превратить ребенка в существо, не доставляющее нам хлопот. И поскольку мы не далеки от этого намерения, мы ведем себя непоследовательно. Здесь кроется первый источник недоразумений, первый провал в нашей воспитательной системе.
Ночь. Мама и папа устали... Оба спят. Но вот я в своей кроватке подаю голос. Причины плача мне самому не ясны, просто я хочу, чтобы на меня обратили внимание, чтобы меня взяли на руки и поносили по комнате. Мама просыпается, садится в кровати и начинает меня укачивать: «Баю-баюшки-баю!». Чудесно! На меня обратили внимание. Я доволен, хоть и не вполне. Но мама воображает, будто я заснул. Она оставляет меня, натягивает на себя одеяло и закрывает глаза. Тогда я снова принимаюсь вглядываться в темноту. Тихо. Колыбелька не качается. Меня бросили. И — снова рев!
— Я же тебе сказал: не обращай на него внимания! — это голос отца.
Услышав любимый голос, я удваиваю свои усилия. Я не знаю что такое время и пространство, не усвоил еще, что ночью надо спать, не понимаю, что значит «другие устали». Стоит мне услышать папин голос, я начинаю звать его, хныкать, жаловаться. Он так близко, а не идет. Почему раньше он подходил, а сейчас — нет? Значит, я зову его недостаточно настойчиво. И я плачу так громко, что папа не выдерживает, говорит, что я кошмарный ребенок, в темноте надевает шлепанцы не на ту ногу и подходит к моей кроватке. Он берет меня на руки и принимается ходить по комнате. Я умолкаю. Я чувствую его руки, мне хорошо. Но ему ужасно хочется спать, и он подстерегает момент, когда я усну. Медленно, осторожно, очень тихо он кладет меня в колыбель. Я тут же ощущаю перемену. Папы нет, нет его тепла, и я снова напоминаю о себе. Теперь очередь мамы. Потом снова папы. На этот раз он меняет тактику, начинает качать меня сильнее. Решил, что если у меня закружится голова, я быстрее усну. Ах, так? Оп-ля... меня рвет, его пижама испачкана. Он решает раз навсегда, что я отвратительный ребенок, сущее наказание. Он кладет меня в колыбель: «Реви сколько хочешь!». И я реву, реву, насколько хватает сил и дыхания. Мама не выдерживает, хочет встать, но отец вдруг становится строгим и принципиальным:
— Я запрещаю тебе вставать!
В конце концов я засыпаю. Завтра вечером я повторю всю программу. Но из всего ночного приключения одно останется мне непонятным: когда эти люди, мои отец и мать, ласкают и тетешкают меня и сами этому радуются, а когда — нет? Что-то в этом мире есть абсурдное...
Первый сбой в моем воспитании появляется, когда отец и мать ведут себя по отношению ко мне непоследовательно. То они откликаются на мои призывы, то нет. Если у них хватит сил и нервов не обращать на меня внимания несколько ночей подряд, я, вероятно, привыкну, смирюсь... Но они должны решить, обращать ли на меня внимание всегда или только тогда, когда это нужно с их, а не с моей точки зрения.
Трагедия у нас взаимная. Если они будут подходить ко мне, когда я этого хочу, я буду счастливым младенцем, а они истерзанными родителями, если же они будут подходить только в определенные часы, тогда они будут располагать своим временем, но над моей личностью будет совершен первый акт насилия. И все же я привык бы к некоему распорядку счастья. Плохо то, что они делают то одно, то другое, я не понимаю этой анархии в проявлениях нежности и очень скоро становлюсь «нервным младенцем».
Когда я прочел это в книге Данаилова, то отложил ее в сторону и, наверное, впервые испытал чувство глубокого стыда перед своим маленьким сыном. Сидел перед ним и страдал за причиненную по глупости боль. А он, толстый и сытый, не обращая внимания на своего глупого папашу, грыз яркую погремушку, радуясь ее тарахтению.