Между прочим, тенденция фетишизации приборов и анализов — это болезнь не только сегодняшнего дня. Ее давно заметили и от нее предостерегали многие выдающиеся клиницисты. Профессор Н. И. Вельяминов еще в 20-е годы писал: «Многолетние наблюдения за молодыми врачами, за учащимися и учащими, за современной медицинской литературой убедили меня в том, что в современном преподавании и в познаниях врача все больше разрастается крупнейший пробел — все больше из среды врачей исчезает классический тип клинициста. Современный врач... имеет работы по физиологии, общей патологии, патологической анатомии, он хороший микроскопист и экспериментатор, но... он не знает больного и мало интересуется им, он не умеет наблюдать, не умеет клинически мыслить, делать обобщения из клинических наблюдений и искать разгадки клинических вопросов в лаборатории и эксперименте — он идет не от больного в лабораторию, а из лаборатории к больному».
К сожалению, и в наше время примеры правоты профессора Н. И. Вельяминова встречаешь на каждом шагу. Как-то в терапевтическую клинику поступил молодой человек с подозрением на заболевание крови. При обследовании у него было выявлено уменьшение 4исла кровяных пластинок — тромбоцитов. Это могло свидетельствовать об одном из заболеваний — так называемой тромбоцитопенической пурпуре, или болезни Верльгофа. Но только при наличии соответствующей клинической картины — кровотечений или, на худой конец, кровоподтеков. Ничего этого у больного не было, что делало наличие болезни сомнительным. Профессор указал лечащему врачу на необходимость более детального обследования. Придя на обход в палату через две недели, он не узнал того молодого человека — настолько тот изменился. Багровое лицо, угри на коже, отечность всего тела.
Когда профессор поинтересовался причиной такой метаморфозы, выяснилось, что лечащий врач назначил огромные дозы сильнейшего лекарственного средства — дексазона.
— А что, появились признаки заболевания?— спросил его профессор.
— Да нет, но ведь я не мог оставить больного без лечения. Тромбоцитов же у него мало.
Вот она, лабораторная болезнь врача, элементарное забвение принципа: от больного в лабораторию! Врач идет от лаборатории к больному, лечит не болезнь, не человека, а результат лабораторного анализа! У человека нет никаких признаков болезни, а ему дают громадную дозу сильнодействующего препарата только потому, что у него «снижены тромбоциты».
Как тут не вспомнить слова профессора Штрюмпеля: «Наша наука в результате увеличения числа диагностических вспомогательных методов стала в руках отдельных врачей скорее лабораторной наукой, чем частью практической и прикладной биологии. Успехи механизирования, титрования, калориметрирования и тому подобных методов приводят к тому, что молодой врач почти забывает о самом больном».
Иной раз диву даешься бездумному характеру действий ряда врачей в обследовании больного.
...Во время обхода врач докладывает: поступил больной с митральным пороком. По-видимому, вследствие обострения ревматизма наступила острая декомпенсация — повышено число сердечных сокращений, увеличена печень, имеются отеки. При обследовании установлено... И здесь врач наряду с необходимыми анализами подробно перечисляет результаты анализов, выясняющих функции печени. Более десяти лабораторных исследований! Вопрос профессора:
— Зачем проведены эти исследования?
— Ну как же,— говорит врач,— у больного печень увеличена, нужно же проверить ее функцию.
— Да, печень увеличена, но вы сами сказали об остро наступившей декомпенсации, следовательно, увеличение есть результат застоя. Неужели за эти два-три дня успели бы появиться серьезные нарушения печени?
— Да, но все же...