Старость и кризис медицины

Страницы: 1 2 3 4 5

Больного Н., 68 лет, внесли в приемное отделение больницы на носилках. Ходить он не мог, ибо уже несколько месяцев был парализован. Привезла пациента дочь, предъявив направление участкового терапевта.

Выяснив историю заболевания и осмотрев больного, дежурный врач отказался поместить его в больницу
—       Но ведь мы не можем ему обеспечить лечение дома! — возмутилась дочь.
—       А вашему отцу нужно не лечение, а уход.
—       Вы считаете его здоровым?
—       Нет. Но поставить его на ноги уже нельзя. Больница сейчас ему ничего не даст.
—       Доктор, но я и муж работаем. Как мы можем обеспечить уход, когда нас целый день нет дома?
—       Но и положить в больницу вашего отца я тоже не могу. Его состояние, к несчастью, необратимо. А мы нуждаемся в койках для пациентов, которым мы можем по-настоящему помочь...

Больного в стационаре не оставили. Дочь обещала написать жалобу министру здравоохранения. У врача надолго было испорчено настроение.

Едва ли стоило об этом случае рассказывать, если бы он был единичным.

Писатель-врач Владимир Дягилев в статье «Врачебные ошибки и жизненные следствия» (1968) объясняет подобные коллизии прежде всего тем, что лечебные учреждения борются за хороший показатель койко-дня и низкую больничную летальность (смертность).

Суть, однако, не в этом. В конечном счете, жалобы и последующие разборы причин отказа кому-либо в госпитализации обходятся врачу дороже, чем увеличение, скажем, пресловутого койко-дня.

Все и проще, и сложнее.

Не хватает коек.

Ни в одной стране в мире не построено и не строится столько больниц и клиник, как в нашей. Это всем известно.

Так в чем же дело?

Если бы они использовались только для пациентов, требующих лечения, проблемы нехватки коек не было бы.

Но в больницы поступают хронические больные, чаще пожилые, требующие ухода, или люди, которые иногда боятся остаться наедине с болезнью. А вот для них-то мест и недостаточно. И когда решается вопрос о том, кого поместить в больницу — больного, который пробудет в ней 2—3 месяца, причем без эффекта, или 5—6 человек, которым можно реально помочь (а часто это кормильцы семьи), врач решает в пользу последних, не будучи при этом ни бюрократом, ни чиновником. И делает он это, понимая всю сложность положения пожилого человека и зная, что, возможно, за отказом последуют жалобы, объяснительные записки, комиссии и пр.

Только в городских больницах Эстонии в течение года хроническими больными (как правило, пожилыми) занято около четвертой части коечного фонда. На их долю пришлось 175 тысяч койко-дней, которые обошлись государству примерно в 1,3 миллиона рублей.

Остается добавить, что в сельских больницах пожилыми людьми, страдающими обычно хроническими заболеваниями в необратимых стадиях, занято подавляющее большинство коек. А это — дополнительные миллионы рублей.

В Европе в 1950 году насчитывалось 12 процентов лиц в возрасте старше 60 лет, в 1960 году — 14, в 1975 году — 17 процентов. Если в 1939 году лиц 60 лет и старше в СССР было 6,8 процентов, то в 1978 году этот показатель составил 12,9 процента. Темп увеличения численности лиц пожилых возрастов в развитых странах, в том числе в СССР, в два-три раза опережает рост всего населения. К настоящему времени в СССР живет уже более 45 миллионов лиц пенсионного возраста. Считают, что во многих развитых странах к концу XX века доля лиц старших возрастов среди населения превысит удельный вес детских и молодежных возрастных групп. За рубежом (во Франции, США) появились публикации, свидетельствующие о негативном отношении к старикам, о недовольстве тем, что общество расходует на них больше средств, чем на подрастающее поколение.