Для проверки действенности правила хорошего продолжения методика эксперимента была несколько изменена (Бауэр, 1967а). Младенцам в возрасте шести недель показывали проволочный треугольник с наложенной на него полосой (см. рис. 5.8А) и формировали условную реакцию на его появление. После непродолжительной тренировки им показывали один из четырех тестовых стимулов, изображенных на рис. 5.8Б. Эти фигуры были подобраны как возможные варианты исходной ситуации восприятия — той, к которой у них была выработана условная реакция. Если восприятие младенцев согласуется с правилом хорошего продолжения, то они должны были бы воспринимать исходную фигуру так же, как ее видят взрослые, то есть как треугольник с наложенной на него полосой. Если их восприятие не подчиняется этому правилу, то они могли бы думать, что под полосой ничего нет. В этом случае они могли бы видеть первоначальную фигуру любым из трех остальных показанных на рис. 5.8Б способов. В эксперименте подсчитывалось количество условных реакций на каждую фигуру: фигура, вызвавшая больше всего реакций, считалась наиболее похожей на контрольную. Полученные результаты недвусмысленно свидетельствовали в пользу полного треугольника (фигура 1 на рис. 5.8Б), означая, что младенцы воспринимали исходную фигуру как треугольник с наложенной на него полосой. Это говорит о том, что даже шестинедельные младенцы могут использовать правила хорошего продолжения.
Рис. 5.8. С этими объектами был проведен эксперимент на дополнение.
(А) Условным стимулом служил треугольник с приклеенной к нему горизонтальной полоской, которая нарушала оптическую непрерывность его контура.
(Б) Из тестовых стимулов конфигурации 3 и 4 были больше похожи на условный стимул, чем конфигурации 1 и 2. Тот факт, что в действительности наиболее эффективной оказалась конфигурация 1, можно считать доказательством близости процессов дополнения у младенцев и взрослых (Из: Т. G. R. Bower. The Visual World of Infants. 1966).
Таким образом, создается впечатление, что не все закономерности организации восприятия, обнаруженные гештальтистами, врожденны. По крайней мере в отношении одного из правил — правила близости — можно констатировать очень медленное развитие, тогда как правило общей судьбы эффективно уже в очень раннем возрасте. Вполне вероятно, что механизм, обеспечивающий использование более надежной информации об общем движении, является генетически запрограммированным, в то время как менее полезные правила, применимые в случае неподвижных объектов, могли бы быть постепенно усвоены в ходе развития. Возможно и иное объяснение, а именно: восприятие ребенка может определяться этими правилами и для стационарных ситуаций, но просто дети обращают внимание исключительно на движущиеся предметы. В дальнейшем мы увидим, что в пользу этого второго предположения свидетельствует больше данных, чем это могло бы показаться на первый взгляд.
Наверное, читатель начинает испытывать некоторое беспокойство по поводу рассмотренных к этому моменту экспериментов. Исследования восприятия предметов оказались экспериментами на различение. Вне всякого сомнения, предмет означает для нас нечто большее, чем различимый элемент зрительного поля. Для взрослого человека предмет — это не просто различимая конфигурация, подобная фрагменту изображения на рисунке или фотографии. Предмет — это нечто твердое и осязаемое, его можно схватить, он имеет определенные размеры, может быть твердым или мягким, а при падении издает определенный звук. Ни одно из этих качеств не описывается законами гештальтпсихологии. Хотя закономерности, открытые гештальтистами, могут оказаться достаточными для объяснения восприятия отдельных элементов, в них нет ничего для объяснения восприятия других, более характерных качеств предметов.