Это что же значит, это она зачем и кому?
Я забыл... Но она не забыла: операция под местным наркозом! Больной все слышит!
Он — мог — испугаться!
Не гром, но эти слова о громе разбудили мой слух, и я наново слышу все слова, сказанные ею в это утро.
— Хорошо. Хорошо.
И когда хорошо, и когда могло быть и лучше... Это не себе говорится, не просто привычка так приговаривать,— это и привычка, но от привычного ощущения, что Он здесь и слышит. Это ему.
И слова, которые явно не ему (помните: «Что «да-да>>, но их же нет!»),— теперь я слышу, как они были сказаны: по смыслу — неудовольствие, раздражение, по звуку—насмешливо и миролюбиво. Потому что и он слышит.
Глазные операции взрослым людям делаются, как правило, под местным обезболиванием, И хотя вчера вечером дали ему лекарство, чтобы спал, а сегодня утром дали лекарство, чтобы дремал,— он не спит, и он все слышит,
Нет, не без него „ идет операция, так только кажется.
Прослушивая теперь, как в записи, ее слова и словечки, это приговариванье, это бормотанье, я понимаю, что с самого начала операции она, работая над его глазом, ищет и налаживает какие-то особые и единственные отношения с ним, то общение, которое потом уже не прекратится до конца.
Встретились два человека.
Они встретились при таких необычайных обстоятельствах, когда один из них действует, веря, что это ко благу другого, другому же, если он тоже в это поверил, остается только подчиниться и бездействовать. Что он там может под этими простынками! Потеть... Он ничто. Она — все.
Но встретились два человека, И отношения между ними не могут исчерпываться подчиненностью одного и властью другого, будто бы независимого. Этот другой, выполняя свою профессиональную работу и желая выполнить ее хорошо, делает дело, важное для обоих, но он, очевидно, не может сделать его один. Они оба попали в необычайные обстоятельства, они вместе должны из них выбраться, и я слышу, как тот, который все, ищет поддержки у того, который ничто.
Сама она не думает о времени — у нее дело; но у него нет дела, и, как только он лег на операционный стол, его время сразу растекается и течет без рамок — только ждать, ждать, ждать...
— Завздыхал... Вздыхать не надо,— говорит она тем же своим мирным, домашним тоном, как бы не приписывая особенной важности происходящему,— это еще не операция,
А что это? Но она поставила и передвинула рамку: отодвинула момент, с которого начнется счет времени. Это еще не операция. Еще не надо начинать ждать.., И еще не надо бояться.
— Хорошо, Хорошо.
— Та-ак... Хорошо!
- Он слышит, как движется дело, и его время вошло в русло.
— Сейчас будет немножко больно, потому что мы тут тянем.
«Знаем мы это немножко! — думает он,— Но хоть она знает, что больно. Значит, недолго... Что-то они там тянут... (Слизистую.) И тянут, и тянут — о, господи!»
— Все, уже конец... Да нет, все!
Он кашлянул (только что, когда она завязывала швы, перед громом).
— Вы кашляете или это так?
О, да он не только все слышит, он схватил этот будто бы беспечный тон и хочет попасть, отвечать так же:
— Это я для разнообразия.
— Гм. Хорошее разнообразие! (Ее никак не устраивает, чтобы он сейчас кашлял и встряхивал головой.) Ну, вы сделали раз для разнообразия, а больше уж — для разнообразия — не надо...
Вспоминая, я слышу долгие паузы: пленка крутится вхолостую. Она, если ей удалось наладить это общение, говорит немного. Она только отвечает ему — на вздох, на шевеленье, отвечает, когда его молчание становится тревожным и вопросительным; а потом, поняв друг друга, они вместе молчат.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40