Она работала лаборанткой, и однажды, доставая с верхней полки бутыль с серной кислотой, опрокинула ее на себя. Ожог глаз — обоих — был отнесен к группе особо тяжелых.
За шесть лет в разных клиниках ее оперировали шесть раз.
Устранили симблефарон. На одном глазу и на другом. На другом, на правом, это не удалось сразу — еще одна операция. Ей делали полные послойные пересадки, на одном глазу и на другом...
Все, что может осложнить состояние глаз, все, что может помешать успеху пересадки,— все собрано на этих глазах. И она это знает.
Она понимает свое положение.
Она поняла и то, что чудес не бывает.
Она будет благодарна за сотые. За тысячные. За правильное светоощущение. Ибо у нее на левом, сегодня оперируемом глазу — неправильное светоощущение.
Безнадежная больная? Может быть.
Она и это знает: что, может быть, безнадежная.
Рукою, она не обхватила край стола, а спокойно положила руку рядом с собою. Удлиненная, чуть пухлая прекрасная рука молодой женщины. Все сделано так, как она любит и привыкла и всегда просит маникюршу: ногти обстрижены не коротко, но так, чтобы не мешали работе, бледный лак. Колечко с красным граненым камешком.
Пока ей не отказывают, она решила лечиться. Но ей ведома мудрость ожидания. Мудрость великая, когда ждешь радостей малых, другим непонятных,
А врач, который ей не отказал, немолодая и многое пережившая женщина с прекрасными, нежными,
металлически блестящими руками, нашла для себя вот эту мудрость, какую видите, великую иди малую, но другой, как видно, не было: мудрость действовать.
Пучковская никогда не простаивает операцию на одном месте: она часто переходит у изголовья больного, выбирая точку, с которой удобнее работать.
Из-за этого она, кстати, не большая поклонница операционного микроскопа: больной вмонтирован в микроскоп, хирург прикован к месту и, в случае осложнений, скован. В некоторых операциях она, конечно, пользуется микроскопом, но только для определенного этапа операции. Обычно же довольствуется своей «стрекозкой»: два продолговатые стеклышка, стоящие и блестящие в воздухе перед глазами на двух стерженьках, протянувшихся от переносья пустой очечной оправы. «Стрекозка» увеличивает в два раза.
(А с другой стороны, операционный микроскоп теперь символ прогресса, так что ничего не поделаешь: любить хоть не люби, да почаще взглядывай!)
Поискала место. Вернулась, пристроилась, облокотилась.
— Так, хорошо.
Глядя сейчас на ее работу, я, наконец, вспоминаю слово, которое в таком ходу, но почему-то раньше не являлось: виртуозно. Как виртуозна ее работа!
Как хотела бы она скрыть от самой себя, что операция ей не по душе!
Но что же именно: эта сегодняшняя операция — почти без надежды — или вообще аллопластика?..
Подкрался и вдруг стал явствен стремительный темп операции.
— Дайте трепан.
Дали трепан из самых малых по диаметру режущей коронки.
Ставит его на роговицу. Покручивая трубочку в пальцах, прорезает отверстие в центре. Трепанация бельма.
— Полить.
Отдала трепан.
— Ножницы — быстро!