Необходимость выбраться из трудных обстоятельств, когда выбираешься не один.
Идет пятая операция. Откуда берутся силы?
А между тем я должен сделать важное разоблачение: перед нами — пессимистка.
Как я посмел бы умолчать об этом, если к такому мнению склонялся сам Владимир Петрович Филатов!
О, это не простая история, но важная, если мы хотим проследить судьбу мысли: для судьбы мысли не безразлично, кому выпало вчера и кому сегодня работать над нею — что за человек.
Однажды, когда Пучковская работала уже у Филатова, смотрели вместе больных, и там была девочка-подросток, ослепшая в раннем детстве, с резко выпяченными бельмами на обоих глазах. Филатов спросил Пучковскую, какую операцию она выберет в этом слу чае.
Спрашивая, он предугадывал ответ. Почти полная пересадка роговицы была уже разработана, и он гордился этим новым достижением института. Собственно говоря, он предоставил любимой ученице — а она определенно была уже любимая ученица — самой назвать свою операцию и обосновать при всех этот выбор.
Но девочка ослепла так рано, что умение видеть, которое вырабатывается постепенно (не глазами, в конечном счете, видим — мозгом!), у нее вряд ли успело выработаться; а если она и научилась тогда смотреть и видеть, то за годы слепоты давно разучилась, и это не вернется, поздно...
Пучковская сказала, что делать пересадку, какую бы то ни было, нет смысла: если бы и удалось восстановить прозрачность роговой оболочки — зрение не восстановится.
Была ли она права?.. Амблиопия («зрительная тупость») даже и теперь, несмотря на появившиеся с той поры приемы тренировки зрения, может свести на нет успех пересадки у больных, ослепших рано (до 6—7 лет). Глаз вылечили, человек должен хорошо видеть — нет, между ним и освещенным миром осталась другая, незримая преграда... Случай был безнадежный.
Но Филатов выслушал и рассердился: «Вот я не люблю таких пророчиц!»
И запомнил, и потом не раз при случае говорил ядовито: «Про-ро-чи-ца!..»
Он не терпел этих слов — «безнадежный», «неизлечимый». Что значит — неизлечимый больной? А его лечили — или только обследовали и рассуждали? И все средства испробованы? Все?! Но даже, допустим, если и все...
Он твердил им: «Никогда не отпускайте больного со словом «никогда»! И откуда вы знаете, что «никогда»? Неизлечимая болезнь — это тоже очень относительное понятие!»
Он и говорил, и писал об этом: «...отпустить больного не с пессимистическим «никогда», а с оптимистическим «когда-нибудь»!»
Многократно и торжественно он провозглашал оптимизм, свой собственный и своих учеников, — «моей школы», говорил он.
И все это красноречие, при огромном количестве больных, которые не то что излечения, но никакой реальной помощи из рук врача не получают, было бы неприятным и жестоким, если бы за ним, помимо веры в науку, в человеческий разум и т. д., не стоял его собственный живой опыт: он лечил неизлечимых.
Они были неизлечимыми и в годы его студенчества, и даже в ранние годы его профессорства, а теперь он лечил их. И — в известном проценте случаев — вылечивал.
И потому он был великолепен, в своем оптимизме.
А что же она, пророчица?
А она все-таки не всегда его, пророка, понимала...
Когда, перейдя из вивария в клинику, она начала делать почти полную пересадку, то, как водится, не все обошлось гладко. Из первых семидесяти пяти операций четыре привели к тому, что глаз постепенно сморщивался, погибал, — его пришлось удалить. Для новой операции это еще не мрачная статистика.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40