Она не думает, когда и что сказать, — она это знает.
Работая над глазом, она ощущает не то что присутствие этого человека, но характер его присутствия в каждую данную минуту. И ей нужно, чтобы и он ощущал присутствие человека, а не только работающих над ним рук. Ощущал бы его тоже каждую минуту, т. е. знал бы, что она все о нем знает — об его боли, томлении, страхе и об его продолжающемся и в эту минуту доверии. И знал бы и об ее продолжающейся вере, что они выберутся из этих трудных обстоятельств.
На чем же основаны эти отношения двух людей? На ее сочувствии? Нет, не то. Сочувствование — вот что это. Непрерывающееся сочувствование. Как же оно удается ей и какою ценой дается?..
Филатов им говорил, что нужно делать «переносна себя». Это значит: выбирая операцию, спросить себя, какую я сделал бы себе самому или своему ребенку.
Продолжается ли «перенос на себя» и во время самой операции? Значит ли это, что она должна, вынуждена пережить все-то, что он переживает?..
Удивительно, что в жизни — вне работы, вне этих стен,— у нее нет ни порыва, ни дара пережить чужую беду. Утешить, пригреть, прикрыть... удивительно, а факт: этого нет в ее натуре. И если кто к ней сунется за помощью — особенно если со своим душевным,— она теряется, стесняется и, наконец, сердится. Внутренне она протестует. С какой стати! Сам напутал — сам и выпутывайся!
Опять-таки она меряет по себе: она — не позовет на помощь (да и не верит, что прибегут). А чтобы она приникла к чьему-то плечу со своей слезой — невозможно представить; исключается. И ведь это черта не из тех, которые мы осуждаем, — наоборот... Но там, в жизни, ей одиноко.
А тут — смотрите — она спокойна, она весела. Она работает.
Вся ее жизнь во время операции — это работа, и все то, что ей положено пережить, она переживает как работник, это так нужно, это все нераздельно; и не отделить слова от поступков. Слово врача есть тоже его дело...
Видите ли, швы-то швы, швы важны, но, независимо от швов, в эти последние минуты операции (как, впрочем, и в предыдущие, и в последующие минуты и часы) может произойти катастрофа.
Это бывает редко, очень редко. Иногда. Врач, который однажды ее пережил, помнит о ней всегда.
Какая катастрофа? Полная, для глаза — сокрушительная, и врач против нее, коли уж началось, в общем-то бессилен.
Причины ее не очень понятны.
Есть основания думать, что ее провоцирует подскок внутриглазного давления.
Но есть также основания думать, что подскок внутриглазного давления могут спровоцировать так называемые «отрицательные эмоции». Огорчение. Волнения. Страх.
Больному, с врачебной, чисто профессиональной точки зрения, необходим в эти минуты покой внешний и спокойствие внутреннее. Ему не должно быть страшно! Потому что страх опасен. Страх — страшен.
И эти забавные слова о громе... Они еще не растаяли в воздухе, я слышу их снова и ясно слышу теперь несвойственную ее певучей и как бы небрежной южной речи напряженность голоса. Может быть, она, уже начав говорить, боялась не найтись?
Как бывает нужно найти тот единственный оттенок исполнения операции, но можно и не найти его, потому что для этого необходимо быстро сделать открытие, пусть маленькое, так она боялась не открыть мгновенно эту избитую истину насчет везенья, которая была ей так же необходима.
Кто знает, может быть, этою будто бы забавной фразой она спасла глаз от гибели. , В таком предположении нет ничего невероятного.
Как нет ничего невероятного в предположении, что необходимость сделать открытие помогает его сделать.
Опыт и мысли предшественников, учителя; память — личный опыт; эксперимент. И необходимость.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40